Виктория Угрюмова - Двойник для шута

— Напротив, — возразил Аластер. — У юноши настолько выгодная позиция, что было бы несправедливым запретить ему доиграть.

— Не могу с вами согласиться, — с достоинством сказал граф. — Я уважаю вас как блестящего игрока, но эта позиция просто дышит безысходностью.

— Дядя прав, — вмешался Трои. — Я только что собирался признать свое поражение.

— Не вздумайте! — воскликнул Аластер. — Лучше сядьте рядом и смотрите.

Он взял одну из фигурок, стоящих на самом краю доски в полном бездействии, и решительным движением перенес ее в центр.

— Вот так.

— Это безумие… — прошептал Шовелен, нахмурившись.

Всего в игре морогоро с каждой стороны участвовало по пятьдесят фигурок. Они были совершенно отличными по своему значению и силе. Одной из самых мощных фигур защиты являлась Крепость; нападение осуществлялось Генералом, Рыцарями или Наемным Убийцей. Но сильнейшими, вне всякого сомнения, были Маг, Дракон и Император.

Посол Шовелен всегда использовал последние три фигуры, причем так успешно, что противник бывал вынужден сдаться, даже не успев как следует развернуть свои боевые порядки. То же самое произошло и с Троем. Его основные ударные силы остались в стороне: пять Рыцарей, брошенных на произвол судьбы, были заперты в нижнем углу доски; Министр и Висельник составляли странную парочку, которая не могла не вызывать удивления; а Варвары стояли как раз на линии огня своих же Лучников и живым щитом загораживали Наемников соперника. При этом Маг и Император посла полностью контролировали почти всю доску.

Любой серьезный эксперт по игре в морогоро счел бы подобное положение очевидным и даже не стал бы комментировать. Но Аластер перебросил Варваров на правый фланг, полностью переломив ситуацию. Граф сделал ответный ход Императором и опомниться не успел, как его Маг оказался зажатым в тиски между Наемным Убийцей и Рыцарем. Из этого положения еще можно было выйти, и он сделал все от него зависящее, однако Аластер ввел в игру еще одну бездействующую фигуру Троя — Закономерность.

— Обычно никто и никогда не пользовался Закономерностью как активной единицей. Ею укрепляли и поддерживали собственную Крепость. В противном же случае она могла сыграть и против своего хозяина; чаще всего так и случалось. И опытные, талантливые игроки советовали начинающим не рисковать попусту, да и сами не рисковали.

Граф долго и пристально разглядывал последнюю позицию и наконец неохотно признал:

— Сдаюсь. Это просто невозможно, но я сдаюсь. Вы поразили меня еще сильнее, чем в прошлый раз, герцог.

— Просто мы исповедуем разные принципы в этой игре, — пояснил Аластер. — Ваша школа позволяет свободно оперировать невероятными силами Мага, Дракона и Императора и ничего не говорит о том, какая расплата ждет такого отчаянного игрока. Вы как бы предпочитаете забыть об этом, но ведь подобное отношение — отнюдь не выход. И даже не способ выиграть партию. — Тут он обернулся уже к Трою и сказал, внимательно глядя юноше прямо в глаза: — Есть силы, которые лучше не тревожить до самого последнего, самого отчаянного момента. А когда он наступит, следует хорошенько подумать, прежде чем прибегать к этому средству. Иначе на вашем пути появится Закономерность и потребует удовлетворения, ибо игра построена по нехитрому принципу обязательной компенсации: если ты что-то берешь, то обязан что-то отдать взамен. Пустоты мир не терпит.

— Можно, я задам вам один вопрос? — собрался с духом Трои.

— Конечно, мой мальчик.

— Почему в игре морогоро нет фигуры Шута? — и, заметив, как изменилось лицо великана, испуганно спросил: — Я нарушил правила вежливости?

— Нет, нет, конечно. Просто вы первый человек, который меня об этом спрашивает. А между тем, давным-давно такая фигура была, но после ее убрали — она была еще более капризной и сложной в использовании, нежели пресловутая Закономерность.

Затем граф отправил племянника по какому-то делу, а сам обратился к герцогу:

— Сыграем еще?

— С радостью. Кстати, Шовелен, у вас прекрасный племянник, и я думаю, что вы очень беспокоитесь о его будущем. У вас ко мне дело?

— Вы так проницательны, что пугаете меня, право слово. Но это действительно так. И если я не сильно буду докучать вам своими разговорами, то я не желал бы лучшего собеседника и советчика. В том случае, если вы согласитесь дать мне этот совет.

Герцог утвердительно кивнул.

— Я достаточно долго наблюдал двор короля Альворанского, посетил достаточно много других стран, чтобы сделать вывод, что Трою нужно перебираться в Великий Роан. Он не похож на своих соотечественников — слишком мечтателен и непосредственен. Не могу сказать, что он образован, но постепенно начинает понимать, что знания необходимы. И теперь занимается гораздо прилежнее, нежели раньше. Буду откровенным с вами: я мечтаю, чтобы он служил при дворе императора.

— Отчего же вы не поговорите с князем Даджарра? Или с кем-нибудь из других вельмож? Я имею в виду, официально.

Я ехал сюда именно с такой идеей: воспользоваться своим положением, добиться приема у одного из министров, возможно, даже у самого императора, если представится удобный случай. А теперь вот, кажется, цель так близка, а я не могу заставить себя сделать это.

— Почему?

— Мне кажется, что Трои не заслуживает такого отношения. Если он окажется в бесчисленных рядах тех, кто, пользуясь протекцией, рвется к богатой кормушке, ни он, ни я этого себе не простим.

— Разумное решение, — одобрил герцог. — Но ведь мечта осталась?

— Да, — твердо сказал граф. — Мечта осталась. Мальчику нечего делать при альворанском дворе.

— Вы мне очень симпатичны, граф, — молвил Аластер. — И не то чтобы я хотел быть вам полезным, скорее, мне нравится сама мысль, что вы и ваш племянник останетесь здесь. Ортону нужны умные и преданные люди, а в вас обоих я нахожу и то и другое качество. Поэтому я не обещаю ничего конкретного до тех пор, пока не переговорю с князем Даджарра, а после мы продолжим эту беседу.

Посол встал со своего места и отвесил великану герцогу церемонный поклон. Затем удобно уселся и принялся рассматривать доску, чтобы сделать первый ход. Он хотел сыграть как никогда взвешенно, блестяще и неожиданно, но ему не удалось даже сосредоточиться.

К ним подбежал взъерошенный слуга и кинулся к герцогу с невнятными криками:

— Там, ваша светлость, там!.. Пойдемте, умоляю вас!!! Пойдемте быстрее!

Он лежал на боку, неестественно и странно выгнувшись, так что лицо его было обращено к небу. Одну руку он подмял под себя, пальцы другой, прижатой к груди, были стиснуты в кулак. Черные волосы разметались по малахитовым плитам, синие глаза были широко раскрыты, и в них навсегда застыло обиженное выражение.