Виктория Угрюмова - Двойник для шута

Великан внезапно обнял ее и горячо заговорил:

— Глупая, непослушная девчонка! Вы подумали, что было бы с нами, если бы эта сумасшедшая убила вас?! Как бы мы жили дальше? Неужели вы не вспомнили о тех, кому вы дороги, кто вас любит?! Вы заслуживаете серьезного наказания, и единственное, почему я не стану вас дальше ругать, — это потому что вы и так достаточно пострадали. Но я бы очень хотел, Арианна, чтобы вы уяснили себе раз и навсегда, что ваши мелкие ссадины болят на моем теле, как глубокие раны. А Ортону будет еще больнее, уверяю вас.

И хотя с принцессой Лотэра и императрицей Великого Роана никто и никогда не смел говорить так дерзко и безрассудно, но она была отчего-то очень этому рада. Так и стояла, уткнувшись лицом в черные доспехи, и Аластер гладил ее по волосам огромной рукой.

— Никогда больше так не поступайте, Арианна. И обязательно подумайте, прежде чем примете какое-нибудь решение. Взвесьте, не может ли оно привести к гораздо более серьезным последствиям, чем кажется .с первого взгляда.

Аббон Флерийский осматривал тело несостоявшейся убийцы. Сивард и двое следователей все время находились рядом, делая короткие заметки на листах пергамента. Похоже, что маг обнаружил кое-что и теперь проверял свои догадки. Арианну поразила та невероятная дисциплина, которая царила при этом пышном, с первого взгляда взбалмошном и жизнерадостном дворе, живущем в атмосфере постоянного праздника. Если бы в Авре, при дворе ее отца, случилось нечто подобное, то дамы бы уже сплетничали о покушении во всех закоулках замка; служанки бы делились на кухне впечатлениями; стражники бы бестолково метались в поисках сообщников и хватали ни в чем не повинных людей. Она была уверена и в том, что за нападением на короля Лотэра последовали бы казни, пытки, устранение неугодных всеми дозволенными и недозволенными способами.

Однако роанский двор жил своей собственной жизнью — похоже, никто, кроме немногих приближенных, так и не узнал о случившемся. Эфру завернули в покрывало и унесли из покоев императрицы до того, как та успела увидеть ее мертвой.

— Алейя, — прошептала императрица, когда придворные, откланявшись, удалились, и она осталась наедине со своей подругой и телохранителями. — Алейя, я тебе бесконечно благодарна и должна просить утебя прощения так же, как у герцога Дембийского.

— Вне всякого сомнения, девочка моя, — отвечала баронесса Кадоган, которая наедине с императрицей позволяла себе разговаривать с ней как близкая подруга, а не как подданная. — Но я настолько рада, что ты цела и почти невредима, что ни извинений, ни благодарностей не требуется.

— Я не хотела быть глупой, — сказала Арианна виновато. — Просто я не знала, как отказать ей. Все-таки мы столько времени провели в одном замке. Мне не хотелось, чтобы она назвала меня несправедливой.

— Если станешь гоняться за чужими мнениями, — заметила баронесса, укладывая императрицу в постель, — ты никогда не сможешь жить спокойно и достойно. Сколько людей, столько и мнений — всем не понравишься. Хотя и пренебрегать советами и подсказками тоже не стоит. Сравни, скажем, два дворца — нынешний и замок твоего отца.

— Этот роскошнее настолько, что и сравнивать не приходится, — молвила Арианна.

— Да, а зато насколько меньше слуг тебе здесь докучает.

— Правда.

— Потому что расчесать себе волосы на ночь любая женщина может и сама, а за сомнительное удовольствие надеть ночную рубашку при помощи десятка-другого служанок, большая часть которых просто глазеет по сторонам, знатные дамы расплачиваются тем, что не могут иметь ни секретов, ни тайн, ни неотъемлемого, казалось бы, права на уединение. Слуги нужны там, где они действительно нужны. Эфра не имела права входить в твои покои, и ты могла просто выставить ее, тем более что тебе она была неприятна с первой же минуты.

— Я не решилась. Хотя теперь и понимаю, что это даже звучит глупо.

— Первый опыт дается нелегко, — улыбнулась баронесса. — А теперь отдыхай. Мне кажется, что вот-вот тебя должен навестить Его величество император, и я хотела бы удалиться, чтобы не мешать вам.

— Подожди, — попросила Арианна. — Я хотела узнать у тебя, как ты… ну, как ты справилась с Эфрой?

— Это неинтересно, — пожала плечами баронесса.

— Но удивительно, ты такая стройная, изящная…

— И очень, очень сильная, сказала Алейя, снова присаживаясь на край постели. — Наши мужчины гораздо сильнее нас, так что сравнивать не приходится. Но наших женщин вполне можно сравниватьс самыми сильными воинами Лотэра, Эмдена и других стран. Так уж вышло. Просто Эфре не повезло.

— Зато мне — очень.

— Спокойной ночи, — сказала Алейя, целуя Арианну в лоб. — Завтра я, с твоего позволения, буду отсутствовать до позднего вечера. С тобой останется Ульрика.

— Хорошо, — улыбнулась императрица. — А разве вы с Сидом завтра не будете на обеде?

— Наверное, нет, — загадочно улыбнулась Алейя. — Мы не виделись уже около суток, и, думаю, обед его не слишком интересует.

Едва она закрыла дверь в соседний покой, как в опочивальне появился Ортон, встревоженный и бледный.

— Милая, дорогая! — заговорил он, заключая жену в объятия. — Тебе не совестно?

— Только не ругай меня, — взмолилась Арианна. — Аластер уже выполнил свой долг и заодно твой, да так хорошо, что мне до сих пор неудобно глаза поднять от пола.

— Больно? — спросил император таким голосом, что если у Арианны и были сомнения в его чувстве к ней, то они тут же рассеялись.

— Не очень, — прошептала она. — Но когда ты так спрашиваешь, мне хочется, чтобы рана была серьезной, и ты провел со мной много-много времени.

— Какие глупости говорит это очаровательное создание, — и Ортон закрыл ей рот горячим поцелуем.

— Что скажешь? — спросил одноглазый у мага, Аббон Флерийский работал над телом Эфры в своей лаборатории, а Сивард кругами ходил вокруг стола, на котором лежала мертвая женщина.

— Обрати внимание, какого желтого цвета у нее кожа и белки, а румянец до сих пор не сходит.

— Краска?

— Вот именно, и если ее вытереть, то получится, что ее лицо и глаза полностью соответствуют вот этому описанию, — и Аббон указал рыжему на огромный фолиант, стоящий перед ним на подставке.

Книга была замечательная — окованная железом и взятая на цепь, словно дикое животное. Ее листы были плотными и исписаны совершенно непонятными значками.

— Что это еще за памятник литературы? — поморщился одноглазый.

— Кстати, ты прав. Именно памятник, именно литературы. Я заплатил за него три веса золота и уверен, что купил за полцены.

— Ничего себе, — Сивард даже остановился перед книгой и осторожно потрогал ее пальцем. — Как это называется?