Серж Брюссоло - Запретная стена

Добравшись до вершины, он присел, прислонившись спиной к корявому деревцу, уложив копье поперек бедер и борясь с одышкой. Только сейчас он осознал, насколько сильно устал за последние дни. Ему страшно хотелось спать, но он не решался закрыть глаза. Кто-то должен быть на карауле, а на Нюшу никак нельзя рассчитывать. Мягкоголовые никогда не были воинами. Они вообще не были способны на сколько-нибудь агрессивные чувства и обычно безропотно давали себя сожрать, едва осмеливаясь заплакать от боли, когда хищник отрывал им ногу или руку.

— Нюша не должна волноваться, — успокаивающе пробормотал он, словно утешая ребенка. — Мы уйдем отсюда. Уплывем на пироге. Нужно просто убедиться, что путь свободен.

Конечно, он лгал, чтобы немного ее успокоить. На самом деле все было не так-то просто. Ящеры держались настороже, ожидая малейшего промаха со стороны беглецов, чтобы одним движением челюстей отсечь им ноги. С тех пор, как погиб его полугодовалый сын, Нат ненавидел их особенно остро.

Внезапно его охватило бешенство, он вскочил и, потрясая копьем, принялся осыпать бранью притаившихся среди камней рептилий.

— А ну, идите сюда! — кричал он. — Я вас жду! Я не боюсь! Давайте, я готов!

У него перехватило дыхание. Чудища колебались. Этот изможденный юноша казался с виду легкой добычей, однако от него исходила такая ярость, что твари невольно осторожничали. Такого убить будет непросто.

«Я схожу с ума, — подумал вдруг Нат. — Если бы я хотел покончить с собой, лучшего и придумать нельзя».

Он знал, почему ведет себя именно так: горе и угрызения совести настолько источили его душу, что он начинал терять рассудок. Он подавил всхлип, прикусив до крови губу. Нужно было держать себя в руках, чтобы еще больше не напугать Нюшу, которая и так стучала зубами от страха и только что напустила под себя лужу.

— Пойдем, — сказал он, тронув ее за плечо, — попытаемся добраться до лодки. Держись позади меня, не отставай. И смотри, куда ступаешь, ты ведь знаешь, что у них есть привычка зарываться в грязь. Ты знаешь, правда?

Но молодая женщина его не слушала: расширенными от ужаса глазами она тупо таращилась перед собой, нервно покачиваясь всем телом.

Нат заставил себя улыбнуться.

— Ничего, — солгал он. — Приободрись. Ничего еще не потеряно. Мы начнем все сначала, где-нибудь в другом месте. Новая хижина, новый малыш. Я люблю тебя… Ты понимаешь? Я тебя люблю.

Он с трудом заставил ее подняться. Она бы так и осталась здесь, скорчившись под деревом, пока ящеры не пришли бы и не сожрали ее живьем. Как и все ее сородичи, она была наделена безропотным фатализмом, граничившим с полной апатией.

Они зашагали вперед. Нюша шла сгорбившись, с выражением полной обреченности, которое должно было только возбуждать аппетит ящеров. Запах страха всегда действовал на них ободряюще.

От деревушки, где они жили, почти ничего не осталось — от силы десяток шалашей, кое-как сложенных из сушеного торфа. На сегодняшний день в живых остались только двое: упрямец Нат Уил-Мур, чужак, явившийся из города, и Нюша, последняя дочь своего племени.

Юноша присел на корточки перед входом в хижину, которую делил с Нюшей… и с малышом. Сейчас они покинут ее, покинут навсегда… Его сердце сжалось.

Нюша. Это он назвал ее так, ведь у Мягкоголовых не было имен. Никогда. Им просто не хватало ума, чтобы запомнить их.

Нюша… Как и прочие ее сородичи, она жила в «стаде», в бродячем диком племени, которое скиталось, не зная ни одежды, ни домашней утвари. На Алмоа это было первое человеческое племя с явными признаками аномалии: с уплощенной головой, которая выглядела так, будто кто-то надавил на нее сверху, когда она была еще мягкой, с коренастым телом и толстыми, выгнутыми колесом ногами. Когда Нат увидел Нюшу впервые, ему подумалось, что она похожа на вылепленную из пластилина фигурку, которую бог-творец, недовольный своим созданием, решил раздавить ударом кулака. Почему же он так к ней привязался? Не из-за красоты, это уж точно! Тогда почему? Наверное, потому, что интуитивно почувствовал, что она никогда его не предаст. Что она будет верна ему до самой смерти. Да, конечно. Именно эта уверенность возобладала над всем остальным. Нюша была воплощенная верность и преданность. Это была наивная преданность прирученного животного, которое скорее даст себя убить, нежели покинет хозяина. Эта беспредельная, детская доверчивость и пленила Ната в свое время.

«Эти Мягкоголовые вообще не люди, — твердили горожане. — Это псы… Мозгов у них не больше, чем у паршивых шавок. У них нет ни закона, ни религии, ничего… Животные».

Можно ли было отказать им в правоте?

Нат не знал, но от подобных речей ему делалось стыдно. Действительно, женщины Мягкоголовых жили стадами, голые, как мартышки. Они отличались редкой покладистостью и только и хотели, что подчиняться. Достаточно было приманить их горсткой снеди — и они готовы были следовать за тобой куда угодно. Они были настоящей находкой для изнемогающих от похоти подростков. Девушки всегда были готовы отдаться им, прямо здесь же, в грязи, стоя на четвереньках, заботясь только о том, чтобы доставить удовольствие хозяину. А потом в благодарность вылизывали ему руки.

С тех пор, как Нат покинул свою родную семью, он прожил с Нюшей уже два года. Почему? Потому что воображал, будто сможет помочь этому беззащитному народцу? Какая самонадеянность!

Нюша… Он много раз пытался научить ее отзываться на это имя, повторяя день напролет: «Нюша… Нюша…» Если начать с утра пораньше, к вечеру она вроде бы запоминала его, но за ночь непременно забывала, и на следующий день приходилось все начинать сначала. Ночь полностью обнуляла ее память. Безнадежно.

Мягкоголовые не владели речью, не потому, что их голосовые связки были не приспособлены к членораздельному общению, а потому, что они были не в состоянии запоминать слова, которые могли бы изобрести все вместе. Это было жалкое, обреченное племя, и та же судьба ожидала и прочие человеческие народы на Алмоа: отупение, вызванное деградацией мозга, вырождение… Виной тому было слишком мощное тяготение на планете, которое вызывало частое рождение уродцев.

На протяжении двух лет Нат пытался очеловечить Нюшу: научить ее одеваться, не чесать себя в паху, как макака, и не выражать свое недовольство звучным испусканием газов. Но все впустую.

Он также не сумел обучить ее даже самым началам охотничьего ремесла. Она отчаянно боялась ящеров, которые иногда выныривали из грязи прямо у вас под носом с широко раскрытой пастью, готовой ухватить вас за ногу.

Нюша подарила ему сына — коренастого коротышку с приплюснутой головой, еще более бестолкового, чем его мать. Он так никогда и не научился выговаривать даже такие простые слова, как «мама» или «папа». Окончательно сдавшись, Нат не стал давать ему имя и называл его просто «ребенок» или «малыш».