Дмитрий Ахметшин - На Другой Стороне

— Братец! — заорал Денис, бросаясь перед упавшим ребёнком на колени и лихорадочно ощупывая его голову.

Он не знал что предпринять. Это событие окончательно расставило в голове приоритеты, рассказало, кто старший брат, а кто всё-таки младший: Максим наверняка бы точно знал что делать, если б он, Денис, сдуру засветил булыжником себе по голове. Детское удивление, которое Максим испытывает по поводу некоторых очевидных вещей, как и нежелание выглядеть старше, не имело никакого значения. Теперь-то Денис понял. Понял… однако, слишком поздно.

Из носа малыша вырвались, будто сбежавшие из башни девицы, две струйки крови, деловито потекли на подбородок: неправдоподобно алые и похожие на блестящий ёлочный «дождик».

— Доминико! — закричал Денис. — Нужно что-то сделать. Есть здесь поблизости врач? Шаман? Врачеватель? Кто угодно, ну же?

Призрак печально взирал сверху вниз. Лицо его вновь стало непроницаемо, оно распадалось по линиям сгиба сероватой бумаги на сероватые геометрические фигуры, которые затем мягчели формой, сливались друг с другом, по мере того как глаза Дениса наполнялись слёзами.

— Вряд ли есть у сиу лекари, которые смогли бы его спасти, — сказал он, не шевелясь и не делая попыток даже нагнуться. — На юге есть поселение. Оттуда приходил хозяин хижины. Если ты сможешь его унести, к полуденнице мы будем там.

Он развёл руками.

— Сам понимаешь, от меня здесь толку как от хромой собаки при загоне стаи ворон.

Денис, аккуратно просунув под брата ладони, приподнял его, после чего жалобно посмотрел на призрака:

— Ты совсем не сможешь помочь? Даже за ноги поддержать не сможешь?

— Смогу подержать только его душу, поскольку я сам бестелесен. Сейчас она будет истекать из его тела, пока не вытечет полностью, а я буду её ловить и раскладывать по карманам, чтобы не потерялась. Только я не понимаю, зачем тебе это нужно, потому что…

— Замолчи! — закричал, обливаясь слезами, Денис. — Я донесу его.

Первое время Денис шагал ровно, временами переходил на бег, неуклюжий, но так голова у Максима тряслась куда сильнее, и он каждый раз возвращался на шаг, стараясь не смотреть, как кровь пятнает воротник одежды брата.

Потом начал спотыкаться, один раз даже упал, чудом приподняв внезапно потяжелевшее тело пятилетнего мальчика так высоко, как только мог, чтобы не ударить о землю. Он хныкал и плакал, сам того не замечая. Винил эту жестокую землю, хотя ещё вчера считал её довольно приятной, пусть и странной для взгляда пришельца из обыденности . И сам понимал, что земля здесь не при чём. Денис готов был броситься с кулаками на любого, кто назовёт этот случай «несчастным». Кто, если не он поднял камень?

Доминико скорбной тёмной фигурой плыл позади, изредка направляя: «Держась правее… Видишь, куда полетела вон та птица? Тебе за ней». Или: «Сейчас должна быть тропа, будет полегче».

Когда впереди показались дымные столбы, Денис был на грани обморока. Ему казалось, что они как верёвки качаются над его головой. Он готов был, взяв Максима за шиворот в зубы, как котёнка, протянуть руки и ухватиться за них, сжать крепко-крепко, чтобы, словно Индиана Джонс по лианам, карабкаться к цели.

Высвободив одну руку и протянув её к небу, Денис вспомнил о магии. Магия рисунков, магия слов, магия действий… ничего уже не изменить. Мир заранее придуман — так говорил братик. Кем придуман? Где найти того, кто сможет повернуть всё вспять и убрать тот камень с дороги прежде, чем мальчик в запальчивости протянет к нему руку? Денис напрягся, собираясь распутать клубок мыслей — как, будучи шестилетним сопляком, распутывал бабушкину пряжу — и понять, что всё-таки теперь делать, но к этому уже не было нужды. Он услышал рядом голоса, говорящие на каком-то странном, похожем на птичий щебет, языке. Ну конечно! Индейцы же всегда выставляют часовых, хвала «Последнему из Могикан» и «Дочери Монтесумы», Денис знал это…

— Спасите моего брата, — сказал мальчик перед тем, как рухнуть в обморок. — Он был морским капитаном.

Однако, собственное сердце, грохочущее как морской прибой, не дало ему сразу впасть в забытье. Денис почувствовал, как из его ватных рук забрали Максима, как трава вдруг зашелестела уже не на уровне коленей, а на уровне груди — он упал на неё, как на пики, а потом его подняли, а потом…

Открыл глаза. Первое, что он сделал — это подумал о брате. Но не так-то просто было вспомнить, что же произошло. Потом он увидел людей. Они и правда были похожи на индейцев: смуглая кожа напомнила о свежих, смазанных маслом, гренках или о тростниковом сахаре, на бёдрах были вполне узнаваемые из книжек и фильмов набедренные повязки, грудь у многих расписана красочными и вместе с тем наивными и неуклюжими рисунками. Смущало то, что это были не обыкновенные люди. Не могут обыкновенные люди ходить с перевёрнутой головой, так, что шея у них соединяется с макушкой, а в ямочку на подбородке заплывают дневать облака.

Они стояли перед Денисом полукругом: тощие, босые, высокие люди-наоборот. В руках у многих луки, на бедре непременно колчан, полный коротких, похожих на ощипанных птах, стрел. Дальше за ними высились кожаные шатры, из которых выглядывали голые детишки. Невольно представлялось, что они висят там, в своих шатрах, кверху ногами, как летучие мыши.

На самом деле, как выяснилось позже, далеко не все сиу видят мир кверху ногами. У многих лицо повёрнуто только на четверть, как стрелка, что смотрит на три или на девять часов. Эта стрелка, стало быть, есть их нос.

Многие индейцы курили что-то похожее на маленькие трубки с откидывающимися крышечками. Они затягивались, а потом, улыбаясь, картинно выпускали из ноздрей вверх две струйки дыма. У Дениса даже сложилось впечатление, что дымные столбы, которые они с Доминико видели, на самом деле складывались из таких вот струек, так как курили почти все поголовно, и даже женщины, а в костре аборигенам днём не было никакой нужды.

Некоторые носили маски из бересты. Изображали они человеческие лица с гипертрофированными, укрупнёнными чертами. Одевали их вниз подбородком, как, собственно, и положено было выглядеть человеку, а смотрели через искусно замаскированные дырочки в щеках. Сиу в такой маске, казалось, грозил своим антропоморфным носом, как пальцем, всему миру.

— Ты принёс нам сломанного человечка, — торжественно заявил один, старик с чёрными, как сливы, глазами, свёрнутым набок носом и впалыми щеками. На голове его чудом держался головной убор из раскрашенных перьев, жидкая седая борода пропитана каким-то липким веществом. Она стояла вверх, как усики муравья. Когда смотришь на лица вот так, кверху ногами, очень трудно определить возраст, но Денис был почти уверен, что столь старых людей он ещё ни разу в жизни не встречал. Язык по-прежнему был похож на птичий, однако Денис понимал каждое слово.