Джал Халгаев - Оскольки

Там, где с одной стороны вздымаются к небу снежные шапки острых гор, а с другой кипит огненное озеро Лескет, выбрасывая в воздух ядовитые пары порченной крови, от которой сохнет трава и гибнут растения, в слиянии двух рек Шай и Де-шай кроется древнее зло, открывающее свои двери для избранных лишь раз в сто тридцать пять лет.

Не раз глупые путники по невежеству забредали в его коридоры. Тысячи раз люди погружались все глубже в пещеры, копали новые туннели и чертили свои жалкие карты, желая отыскать великий клад гномского короля, но каждый заканчивал одинаково — он становился очередным кормом для духа тьмы, помогая поддерживать в нем искру жизни. Лишь до того момента, когда еще один смельчак не рискнет бросить ему вызов.

Где-то там, под толщей земли и камней, в одной из пещер, скрытых от чужих глаз сотнями самых древнейших и жутких заклинаний, покоится вот уже три тысячи проклятых лет могущественный камень Амнел, или Сотрясающий Землю. Следуя зову предназначения, он ждет того дня, когда вырвется наружу и сможет вновь сеять смерть и панику среди народов людей, и наступит тогда конец всему. Конец, после которого больше не будет начала.

Но Амнел — не единственное, что кроется во владениях зла, выжидая своего часа. Наряду с ним, затерянное в великом множестве переплетающихся коридоров и сотнях тысяч смертельных тупиков, в абсолютном мраке растет Безмерное Древо, уходящее своей вершиной на саму Ледяную Пустошь, во владения черного бога Холхоста, и берущую начало корнями в Озере Памяти, которому поклоняются многочисленные жрецы Эзры.

Древо это, сокрытое туманом времени, имеет чудесное свойство единожды возвращать из мира смерти заблудшую душу, чье тело пригрелось в его опавшей листве. Но будет проклят тот день, когда подверженное тлению существо вновь падет с небес на землю, ибо никто не может обмануть Госпожу Гибели, и нагрянет она в жизни каждого из нас, пожиная свой черный урожай.

И будут сопровождать ее верные слуги, уродливые создания из самых страшных людских кошмаров, а среди них и та, что в народе кличут Проводницей — она поведет войска тьмы пожирать всех и каждого, кто встанет у них на пути.

Не будет против них спасенья. Слабых духом они заберут себе, и каждый из них пополнит бесчисленную и безграничную армию мрака, а тех, кто осмелится бросить им вызов, растопчут, потому что только равные им могут ставить условия.

Но конечна их власть. В тот миг, когда пройдут сто тридцать пять лет со дня последнего открытия врат черного бога, окажутся они обречены на вечное заточение в своей темнице, и если за этот срок не смогут они одолеть избранного, то двери клети больше не откроются никогда.

Однако все это — лишь очередная глупая легенда, сотканная устами тех, кто попросту треплет языком и еще умудряется зарабатывать на этом деньги.

А в чем же правда? Вот в чем.

Амнел утрачен давным-давно. Он сгинул, поглотив сам себя из-за необузданной магической мощи, таящейся глубоко внутри него, и больше никогда не явится в этот мир, затерянный в ткани бытия и смеси миров.

Зло иссохло. Прошли те дни, когда рыцари и воины боролись за звание избранного и бессмысленно погибали на подступах к лабиринту, и оно попросту расщепилось на мельчайшие частицы, не выдержав долгого заточения, и теперь развеяно по ветру, бессильное и немощное, не способное захватить даже весеннего червя.

Без тьмы же, подпитывающей его могущество, великий лабиринт, созданный неизвестным мастером, разрушился в ту же секунду, когда сгинули путы черного бога. Ныне от него остались лишь жалкие обугленные камни, трепещущие от памяти былой силы, и многочисленные темные коридоры, заброшенные и опустыненные.

Только Древо растет меж озера и гор и по сей день, нетронутое никакими ветрами и бедами. До сих пор его листва опадает раз в девять лет в день зимнего солнцестояния и предлагает каждому нуждающемуся второй шанс в спасении от смерти. Но без близости демонических сил, подпитывающих его корни, Древо требует с каждого плату.

И вот сейчас, слышите? Вновь трепещут галки, гнездящиеся в его высокой кроне, и от страха близости чужого духа воют поблизости чумные волки, потому что их владения уже в который раз пересекли чужаки.

А чуть поодаль, в корнях, прикрытых опавшей желтой листвой, вздымающейся над землей на целые метры, лежат два тела. Одно полуживое, в нем едва-едва бьется сердце, а другое мертвое, как и гниющая пелена над ним, едва прикрывающая их серые выцветшие лица.

Сколько они здесь лежат? Год? Два? Или целую вечность?

Птицы недовольны. Еще бы! Она шепчет. Шепчет целыми днями ему на ухо свои скользкие эфемерные слова, не значащие для них ровным счетом ничего, и мешает глодать на ветках сладкие кости.

Ее бледные губы шевелятся, руки обвивают его тощую дохлую шейку, тщетно пытаясь удержать душу в этом мире, а иссиня-черные треугольный когти впиваются до мяса в кожу, но кровь уже не идет. Уж зоркие-то галочьи глазки всегда приметят мертвеца, будь то человек или зверь. Даже пусть оба вместе взятые.

А баба все надеется. И шепчет! Взывает к какому-то свету — ха! К душе — еще смешнее!

Они-то все знают, но никому никогда ничего не скажут. А вся правда в чем? Просто свет — это свет, а тьма — это тьма, и только глупцы придают этим словам какое-то значение.

Внезапно листья зашелестели.

Галки, переминаясь на лапах и цепляясь когтями за ссохшиеся сучья, устремили свои взгляды вниз, к корням своего древнего обиталища, и суетливо прищурились, пытаясь разглядеть происходящее.

Шепот вдруг прекратился. Еще интереснее!

Сколько жили тут они, а листья еще никогда не шевелились, и трупы оставались трупами — они медленно гнили, становясь подпиткой для гниющего Древа, — а тут живы. Сразу оба!

Первой очнулась девка. Вскрикнув, она испуганно вскочила на ноги, абсолютно нагая (конечно, птицы не очень интересовались красотами человеческого тела), и покрытая слоем грязи и запекшейся крови. Только успела она подняться, как тут же грохнулась на свой зад и стала быстро-быстро отползать назад, но ее руки все время проваливались в листву, и это у нее не так уж и хорошо получалось.

Через дюжину секунд от нее настала очередь и мужика. Этот проснулся по-другому. Шрамы его зажили все до единого, и кожа, конечно же, бледная и тонкая как старый пергамент, на котором чиркал когтем еще их прапрадед, стала почти идеальной, если бы не эти просвечивающиеся синие вены, горящие изнутри неясным зеленым пламенем, от которого по перьям пробегала ледяная дрожь.

И глаза. От одного вида эти безумных желтых глаз, внутри которых птицы видели безмерный голод, галки как в кошмарном сне захлопали крыльями и унеслись прочь, желая в этот миг оказаться как можно дальше от родного дома. Даже птенцы, едва способные летать, готовы были выпасть из гнезд и разбиться оземь, лишь бы не стать кормом для этого ожившего злого духа, если бы не слабые тонкие лапы.