Александр Хомяков - Весенние заморозки (СИ)

Я только надеюсь, что Элбису не придет в голову навестить меня. Все же летопись - письменный источник, он же, будучи богом устной речи, доступа к ней не имеет. И это здорово. Ведь я знаю всех пятерых избранников Лайты, а вот он - не факт. Это к вопросу о могуществе прорицателей и богов. Элбис, если догадается о летописи, может не оставить мне времени для решения вопроса, который задал мне своей смертью Уивер ЭахТислари.

Собрав котомку, Таргон вышел на порог. Ночью ему приснилось, что он бинтует раненых на берегу озера Орри. Первое видение за долгие-долгие дни, и он спешил ступить на открывшийся ему путь.

Провожать его вышло все семейство повара. Филласт все так же сидел на своем раскладном стуле. Тетради Таргон не заметил, на столе перед эльфом лежал только томик летописи. Глаза его были закрыты, лицо расслабленно.

-Оставались бы вы, господин прорицатель, - без особой надежды попросил Коррах. - Скучно тут стало.

-Не скучай, - Таргон скосил глаза на Филласта. Нет, даже не пошевелился. Небось и не попрощается даже.

Он успел отмерять не больше десятка шагов в сторону дороги, ведущей к поселениям на берегах озера Орри, когда услышал вслед:

-Ты хороший лекарь, Таргон. Спасибо тебе.

Прорицатель обернулся.

-Да какой я лекарь... так, ученик знахаря. А вообще я прорицатель Круга, вот.

Ему показалось, что на лице эльфа появилась едва заметная усмешка. Но Филласт больше ничего не добавил к сказанному.

-Коррах, - вдруг пришла Таргону в голову мысль. - дай-ка мне, наверное, своей редьки в дорогу. Привыкать буду.

Повар просветлел лицом.

-Редька - это полезно! А горечь можно и перетерпеть. - и кинулся в кухню.

Лорбаэн. Вещь?

Песчаный обрыв был высоким - в два человеческих роста. Внизу, под обрывом, несла свои темные воды разленившаяся к концу мая река. В ее спокойной воде отражались плывущие на запад облака, деревья на дальнем берегу и черепичные крыши домиков за ними, а над всем этим - горный хребет на севере, чьи пики словно подпирали небо. Если бы она наклонилась вперед, то могла увидеть и свое отражение: слегка веснущатую девчонку с бронзовой от постоянного пребывания на солнце кожей и выгоревшими волосами, в изношенном платье и сандалиях на ремнях. Но ей не особо хотелось на себя смотреть.

Раньше Лорбаэн порой не могла оторваться от мутного зеркала в спальне у родителей, что вызывало упреки у матери и легкую грусть у отца. Отец всегда был таким - грустным, сосредоточенным, часто - напряженным. Отец всегда словно знал, что его счастье - не навсегда. А может, и в самом деле знал. Старшие много знают - что было, что есть, и даже то, что еще не случилось.

Но мутное зеркало, спальня в двухэтажном каменном доме в Кагонисе и вертящаяся перед зеркалом девочка остались в далеком прошлом. В столь далеком, что иногда Лорбаэн и не верила, что все это происходило именно с ней. Будь рядом Рав, у нее была бы хоть какая-то нить к ее внезапно оборвавшемуся детству, но Рава она прогнала. Зачем прогнала? Теперь уже и не понять, можно только додумывать причины, не особо доверяя собственным рассуждениям, потому что и с того погожего дня на вершине холма утекло много темной, мутной воды, растворилось в море событий, впечатлений и мыслей, и вернуться назад, к людям, которых она от себя оттолкнула, нельзя.

Лорбаэн, которая вошла в холмы Эверин, и Лорбаэн, что свесила сейчас над водой ноги на берегу Арриса, были ближе друг к другу, чем к Лорбаэн, которая любовалась собой в зеркало еще год назад - но и только. Той Лорбаэн, вознесшей топор над покорно лежащим перед ней Ладирахом ЭахЛесмаром, еще хотелось быть в чем-то уверенной и к чему-то стремиться: пусть к крови, пусть к ненависти, к отмщению, к собственной смерти. Сегодняшняя Лорбаэн не была уверена ни в чем, и переживать по этому поводу даже не пыталась. Поэтому, возможно, и не оттолкнула она от себя Канта из Хигорта, как до того толкала многих. Кроме разве что Броганека, оттолкнуть которого у нее так ни разу и не получилось. Правда, Лорбаэн не могла вспомнить, чтобы она хоть раз пыталась такое проделать с Броганеком.

Интересно, каково это - быть второй женой истонца?

-Броганек, каково это - быть второй женой истонца?

-Ралдэн выпила сырой воды, и у нее теперь плохо думает голова. Броганек не знает, каково быть женой - он мужчина.

Лорбаэн расхохоталась, когда до нее дошло, что она сказала. Откинулась на спину, держась за живот и громко смеясь. Броганек сидел рядом с ней серьезный, как бог при творении, но в сосредоточенных глазах его, устремленных на корзину, которую он плел, Лорбаэн видела едва заметные смешинки. Истонец редко понимал ее шутки, слишком часто принимая сказанное девочкой за чистую монету. Но сейчас явно понял.

Броганек тоже менялся - и ей казалось, что это она его меняет. Хотя, может, она себе льстит. Ведь если вдуматься: что и кого способна изменить девчонка четырнадцати лет от роду? Да ничего и никого, что бы она себе не воображала перед зеркалом.

-Нет, ну а все же? Чем занимаются ваши женщины? Детей рожают да еду готовят?

Броганек сосредоточенно плел корзину. Корзина получалась грубой, но на вид вроде бы прочной: длинная и узкая, формой она больше напоминала походный мешок алагорских латников, но именно такие корзины захотел темник Таларик.

-Так я права, Броганек? Женская доля: дом, дети и мужнина постель, а всей радости в жизни - свет в узком оконце?

Отложив корзину в сторону, Броганек внимательно, изучающе посмотрел на нее. Под его взглядом улыбка сама исчезла с ее губ, она почувствовала выражение растерянности на своем лице и ничего не могла с этим поделать, как и с самой растерянностью. Шутки кончились, и Броганек вдруг оказался тем, кем и был: взрослым, куда больше нее соображающим во многих вещах в этой жизни человеком, и мужчиной вдобавок.

-Моя мать всегда радовалась, когда отец возвращался домой с охоты или из похода. Стояла на пороге, ждала, встречала. Они бежали друг к другу и долго обнимались, и отец рассказывал, кого он добыл и сколько врагов убил, а мать рассказывала, как вели себя дети, и потом они шли в дом и садились у очага, а мы все собирались вокруг, чтобы послушать, и мы все были рады, что отец вернулся. Так-то, ралдэн...

-Ты не понял, Броганек...

-Нет, ралдэн. Это ты еще не поняла. Потом поймешь.

-Когда вырасту? - неуверенно съязвила она.

Ничего не ответил Броганек, отвернулся и опять взялся за корзину. Нечего ему было ответить.

По истонским меркам Лорбаэн была взрослой девушкой, и в то же время она была дочерью Старшего, чей век долог. В простом варварском уме Броганека однажды родилась довольно сложная для него мысль: у долгоживущих людей и детство может быть дольше, чем у Младших. Помнится, Лорбаэн этот вывод изрядно позабавил. С другой стороны, ардены таки считались несовершеннолетними до семнадцати, но ведь и миакринги придерживались тех же традиций, а в Кагонисе девушка на выданье становилась с восемнадцати, но вот про нерберийцев Баариса учитель в кагонисской школе, рассказывавший ученикам о культуре разных народов, говорил, что равно женщины и мужчины южного города вступают в брак очень рано, потому что город постоянно с кем-нибудь воюет, и его жители не могут позволить себе долгое безоблачное детство.