Александр Хомяков - Весенние заморозки (СИ)

Солдаты Стикра, к счастью, отгородили меня от лагеря нерберийцев. Не уверен, что я смог бы выдержать плевки и насмешки толпы. Не люблю толпу.

Меня ввели в большой, роскошный шатер с незнакомым вымпелом перед входом. Вымпел мне удалось рассмотреть только потому, что предусмотрительные подчиненные стикрейского стратега перед тем, как ввести меня внутрь, остановились и как следует меня связали. Спутываемый крепче, чем самый закоренелый преступник, я смотрел, как развевается на ледяном ветру кроваво-красный треугольник, на котором серебряная секира обламывала у гарды золотой меч. Недвусмысленно, ничего не скажешь. Крестовый поход детей эйториев против арденов. Мне вдруг стало интересно, как все-таки нерберийцы трактовали тот факт, что сами же эйтории пустили ко дну весь ихний флот? Предпочли не заметить, что ли?

В шатре было светло от ламп и свечей, тепло от походной железной печи, людно и разнаряжено от присутствовавших там важных персон. Троих стратегов, равно как и светлейшего герцога Кайльского, я выделил сразу. Остальные, по совести, меня и не интересовали.

Ох, и знакома же мне была физиономия эсталийского стратега! Ла... Лагрели, точно. Я, кажется, уже упоминал, что мой отец входил в городской совет Эсталы. Этот человек тоже там в свое время заседал. Тогда он был так называемым 'береговым адмиралом': ведал береговой обороной, включая ловлю контрабандистов, и всевозможным снабжением военного флота - гордости Эсталы и самого надежного ее защитника. Ни могучей армией, ни крепостью стен мой родной город никогда не отличался, вся его сила была на море.

Раньше он вроде бы неплохо ко мне относился, этот Лагрели. Даже успокоил отца, когда тот было возмутился моим решением пойти в солдаты удачи. Вот и преставился случай проверить, чего стоит его тогдашнее хорошее отношение. Он пока что меня, видимо, не признал. Ну, это как раз ненадолго.

Зато, несомненно, меня вспомнил герцог Кайльский, благо его руки повесили когда-то мне на шею дубовый венок. Я сумел остаться живым после того, как первым спрыгнул с мостика осадной башни на стены замка Гисс. Ни вторым, ни мертвым первым в таких случаях, по-моему, венки не вручают. Разве что на могилу кладут. Узнавание промелькнуло в глазах герцога, и он тут же отвернулся. Что ж, тут мне все ясно. Заступничества от владетеля острова Вессей ждать не приходится.

-Этот человек утверждает, что был комендантом замка Риммор после того, как мы утопили барона Валендинга, - стратег Стикра указал на меня. Сноровистые подручные стикрейца тем временем пытались поставить меня на колени, чему я из последних сил сопротивлялся. В конце концов меня ткнули под коленку, после чего я натуральным образом простерся ниц перед этими большими дядями. Впрочем, лежать таким образом мне нравилось не больше, чем стоять на коленях; я изловчился и перевернулся на спину. Зевнул.

От удара сапогом под ребра меня спас все тот же стратег Стикра, которому, очевидно, надоела эта возня. Меня поставили обратно на ноги и оставили в покое.

-Комендант? - деланно удивился маленького роста и квадратной комплекции стратег Баариса, узнававшийся по значку в форме виноградной грозди на его стальном нагруднике. - Чем докажет? Не может ли быть так, что он кого-то прикрывает? Эти ардены на все способны...

-Какой же он арден, стратег? - возразил ему стикреец. - Этот человек - нашего рода. Посмотрите внимательно - он нербериец.

Стратег Баариса прищурился, разглядывая меня.

-И правда - наш. Глаза мои уже не те, что в молодости. Жаль. С арденом был бы разговор другой. Тебе-то чего надо было в этих краях, нербериец? За кого ты тут дрался?

-За деньги, понятное дело, - фыркнул кто-то за спинами стратегов. Стратег Эсталы, до того молчавший, недовольно воздел руку:

-Тихо! Допрос надо вести по правилам. Имя?

-Мальтори из Эсталы.

Может, это и было моей роковой ошибкой. Привычка бахвалиться и корчить из себя крутого не покинула меня даже в этот критический момент. Однако можно сказать и так: 'Мудрый Мальтори предпочел сразу выяснить, кто ему друг, а кто - враг, и решительно выложил карты на стол'. Мотивы легко подогнать под поступки. Вот поступать наоборот у меня почему-то не получается.

-В каком качестве находился в замке Риммор назвавшийся Мальтори?

Конечно же, пробел в памяти Лагрели сразу же заполнился, едва я назвался и назвал его. Но вот выражение лица бывшего 'берегового адмирала' мне не понравилось.

-В качестве командира эйторийских... в смысле, нерберийских наемников в составе гарнизона замка Риммор, после гибели барона Мара Валендинга - в качестве коменданта замка до момента его падения.

Моя нарочитая оговорка насчет 'эйторийских' им явно пришлась не по вкусу; присутствовавшие в шатре скисли. Но не все.

-Так это ты так отчаянно отбивался? - не поверил герцог Кайльский. Удивление было неподдельным, он не стал его скрывать - в таком случае оно было вполне резонным. Я пожал плечами, насколько это было возможным в моем связанном положении:

-В гарнизоне замка было много храбрых бойцов. Я не могу присваивать их подвиги себе.

Я видел, как стратеги трех городов начинали тихо закипать. Но это был еще не конец представления.

-Наш парламентер предложил гарнизону замка Риммор сдачу в обмен на жизнь и свободу. Почему вы отказались?

Я пристально посмотрел в глаза Лагрели. Он явно ожидал от меня чего-то. Какого-то такого ответа, который окончательно определит его мнение обо мне. Этот ответ будет для меня либо ступенькой к спасению, либо шагом в пропасть. Я, конечно, мог дать ему правильный ответ.

Я мог привести те рассуждения, которыми в свое время склонил на свою сторону нерберийских наемников после визита Алагли. Мог сказать о чести солдата удачи, подписавшего контракт. О славе. О доблести. О лаврах. О деньгах. Это бы он понял. Это было нормально. Типично. Это были простительные слабости, на которых можно играть. Я был бы наказан, но принят обратно, в лоно большой нерберийской семьи.

Но я видел эту самую семью при штурме замка Риммор. Раз угнездившись в моей голове, образ непримиримых фанатиков, алчущих крови, упорно не шел прочь. Я узрел истинное лицо своих сородичей, какими они стали ныне, и даже сегодняшние слова Алагли не добавили к нему ничего нового. Я не собирался поворачиваться к ним своим лицом. Я еще не сошел с ума, и возвращаться в мир, который избрал путь безумия, не хотел. Если у меня и не было своей гордости, то были, по крайней мере, четкие представления о том, какие пределы должны быть у человека в потере того человеческого, что ему присуще.

Еще я был упрям, как стадо баранов. И, если угодно, настолько же глуп.

-Я не пожелал сражаться за бредни вашего нового бога, - медленно, с расстановкой произнес я в лицо Лагрели. - Я не считал и не считаю арденов врагами и убийцами наших предков. Я не пожелал сдаваться в плен обезумевшей толпе настоящих убийц, которые затеяли войну только для того, чтобы вырезать мирное население страны, почему-то ставшее им ненавистным. Я считаю, что нерберийцы, которые в этой части света являются чуть ли не самым цивилизованным народом, хотя бы в силу этого не должны опускаться ниже варваров. С вами, такими, какие вы стали сейчас, я не желаю иметь ничего общего. И любимые вами предки-эйтории, очевидно, тоже - они однозначно заявили о своей позиции, утопив ваши корабли...