Робин Хобб - Странствия Шута

- Красный снег, - сказала она опять. - Очень плохо.

Я был практически уверен - что именно найду там, но не терял осторожности. Медленно я шел дальше, пересекая следы других лошадей. Они истоптали весь снег, извиваясь между деревьями, в некоторых местах был сломан кустарник. По крайней мере, одна из лошадей истекала кровью. Я не отвлекся на это. Первоочередной задачей было найти место, откуда они разбегались. Я осторожно кружил по лесу.

Наконец, остановился, подобравшись к краю того, что когда-то было лагерем, и внимательно осмотрелся, прежде чем идти дальше. Первым делом я изучил взглядом упавшие палатки, обгоревшие в огне. Здесь были и тела, некоторые в солдатской форме, некоторые в белых мехах. Стая ворон и три крупных ворона, прилетевшие очистить кости, уничтожили все различия между ними. Лисица, занятая делом, посмотрела на меня, решила, что я не помешаю, и вернулась к руке человека, пытаясь добраться до мясистого предплечья. Две вороны, клевавшие живот трупа, разразились бурным карканьем, оспаривая с лисой право на еду. Мягкие ткани на лице человека уже были обглоданы. Холод милостиво сохранил трупы, уберегая меня от запаха разложения. Я рассудил, что миновал как минимум день со времени бойни.

Маловероятно, что это сделала стража Рингхилла. Они сожгли бы тела по окончании битвы. Кто тогда? Ох, Пчелка...

Медленно шагая с вороной на плече, я обошел лагерь. Трое саней, неуместно витиеватых и искусно украшенных, были брошены. Мороз покрыл инеем их красные бока. Я считал тела: четверо в белом, пятеро. Шестеро солдат, семеро, восемь солдат, шестеро Белых. Разочарование охватило меня – я хотел убить их сам.

Среди погибших я не нашел тела, которое соответствовало бы по размеру Пчелке, так же не нашел и женщины с волосами такими же пышными, как у Шайн. Девять мертвых солдат. Одиннадцать мертвых Белых. Трупы Белых были разбросаны. Шестеро мертвых наемников лежали попарно, будто перед смертью они сражались друг с другом. Я нахмурился. Безусловно, это не работа рингхиллских стражников. Я пошел дальше. Три мертвые лошади – белая и две гнедых. Две большие белые палатки, рухнувшие внутрь. Три палатки поменьше. Три лошади гнедой масти были живы, привязанные у сторожевой заставы. Одна подняла голову и посмотрела на меня. Я ссадил ворону с плеча. «Лети тихо», - сказал я ей, и она скользнула прочь. Глаза лошади проводили ворону, а я шагнул в сторону белых палаток.

Я подошел к первой разломанной палатке сзади. Уит подсказал, что внутри пусто. Подкравшись, я достал нож и прорезал отверстие. Внутри были разбросаны одеяла и меха, приготовленные видимо для отдыха. И тело. Она лежала на спине с раздвинутыми ногами, недвусмысленно говорящими о постигшей ее участи. В полумраке ее волосы казались серыми. Не Шайн. Двенадцать мертвых Белых. Ей перерезали горло, черная кровь склеила длинные светлые волосы. Что-то ужасное и неправильное произошло в лагере. И в центре всего этого была Пчелка. Я вышел, направляясь к следующей белой палатке.

Эта палатка пострадала меньше. Я снова обратился в слух и тоже не почувствовал в ней признаков жизни. Нож с треском разрезал холстину. Я крест-накрест прорезал ткань и широко распахнул ее, впуская свет. Никого. Только пустые одеяла и меха. Бурдюк, чей то гребень, толстый носок и отброшенная шапка. Запах. Не Пчелки, та пахла едва различимо. Нет, это был один из резких тяжелых ароматов, которые предпочитала Шайн. Запах пота почти отбил его, но мне этого было достаточно, чтобы понять, что она была здесь. Я расширил дыру и пролез в палатку. Запах был сильнее в углу, и на мехах рядом я уловил едва слышимый аромат Пчелки. Я поднял одеяло, поднес его к лицу и вдохнул. Пчелка. И запах болезни. Мой ребенок был болен.

Пленена. Больна. И потеряна. Хладнокровие убийцы во мне боролось с паникой отца. Внезапно они слились воедино, и все сомнения относительно того, что я могу сделать для обретения дочери, отпали. Все. Я должен сделать все возможное, чтобы вернуть моего ребенка. Все.

Я услышал звук неподалеку и застыл, не дыша. Потом отогнул край палатки, чтобы можно было разглядеть лагерь. Калсидийский солдат только что бросил сухие дрова рядом с прогоревшим костром около одной из палаток. Он опирался на меч. Пока я смотрел, он со стоном опустился на одно колено. Другая нога была туго перебинтована и мешала ему присесть и раздуть угли. Он с трудом наклонился вперед, через некоторое время тонкая струйка дыма поднялась от костра. Солдат разломал часть поленьев и подбросил их в кострище. Когда он снова наклонился к разгорающемуся костру, волосы упали вниз толстыми русыми косами. Он пробормотал проклятье, вытаскивая их из огня и засовывая под шапку.

В другой палатке внезапно кто-то завозился. Оттуда показался старик с седеющими волосами, выбившимися из-под шапки. Он двигался с трудом.

- Эй! Хоген! Приготовь мне поесть!

Мужчина у костра не ответил. Не то чтобы он игнорировал окрик - казалось, что он его не слышал. Чем-то оглушен? Что здесь случилось? Старик закричал, и голос сорвался до визга:

- Смотри на меня! Хоген! Приготовь мне горячей еды. Где остальные? Отвечай!

Тот, кого назвали Хогеном, даже не повернул головы. Вместо этого он взял свой меч и неловко поднялся на ноги. Без единого взгляда в сторону старика он пошел к лошадям. Проверил их, поглядывая в лес, будто ждал кого-то. Затем направился к упавшему дереву, чьи голые ветви торчали из-под снега за пределами лагеря. Через сугробы он медленно доковылял до дерева и принялся отламывать ветви на растопку. Работал он одной рукой, второй тяжело опираясь на свой меч. Нет, не его меч. Мой. Я узнал клинок, что висел над камином в моем кабинете столько лет! А теперь он служил костылем калсидийскому наемнику.

- Отвечай, мне-е-е-е! - заревел старик, но тот снова и ухом не повел.

Старик сдался и перестал кричать. Немного потоптавшись у своей палатки, он, тяжело дыша, побрел к костру. Протянул к огню скрюченные руки, затем подбросил еще веток в костер. На земле лежал кожаный мешок. Старик порылся там, вытащил полоску сушеного мяса и принялся яростно грызть его, поглядывая на солдата.

- Я убью тебя, только подойди сюда. Я засуну клинок в твои кишки, ты, трусливый предатель. Тогда посмотрим, будешь ли ты меня игнорировать, - он глубоко вздохнул и заорал: - Я твой командир!

Я снял с плеча боевой топор, затем, ступая мягко, но не прячась, пересек лагерь и направился к костру. Старик, выкрикивая проклятья, был настолько занят, что увидел меня, лишь когда я подошел на расстояние удара топора. Очевидно, он не привык к неподчинению. Командир. Увидев меня, он испуганно вскрикнул. Я посмотрел в сторону Хогена, тот по-прежнему вел себя так, будто не слышал ни звука. Старый солдат перевел взгляд на меня, я молчал, глядя ему в глаза.