Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам

— А Огненную Чашу что, снова разрубить хотел? Отвечай, бесов слуга! — гневно взглянул на Валента Зореславич.

Бледный от стыда и ярости, Децебал взмахнул мечом. Но его клинок рассёк пустоту и врезался в седло некроманта. За миг до того с седла взлетел крупный ворон и понёсся прочь, на юг. Оборотничество, эту варварскую магию, Валент не любил и презирал. Но для спасения своей драгоценной жизни ему годилось всё. Несколько стрел полетело вслед ворону, но среди них не было ни одной заговорённой. Воины сплёвывали в сторону, как от нечистого. Вышата хотел было обернуться соколом и нагнать чернокнижника, но тот вдруг стал невидим даже для духовного зрения.

А среди руин храма вдруг расступилась земля, и перед глазами воинов предстала женщина средних лет, статная, с прекрасным добрым лицом. В поднятых руках она держала двух птиц, две оленихи льнули к ней, а из-под просторного платья выползали две львиноголовые змеи.

— Вы здесь разбирались, кто властен над тремя мирами, и забыли обо мне, — с улыбкой сказала она.

Вишвамитра почтительно сложил ладони перед лицом:

— Разве могут дети забыть о Матери Мира? Приветствую тебя, о Адити-Бесконечная!

Ардагаст поднял руку с Колаксаевой Чашей:

— Слава тебе, Лада-Мокошь!

— Слава тебе, Мать Семела-Земля, — приветствовал богиню поднятым мечом Децебал.

Росы, даки, гуцулы разом воздели руки, славя Мать Богов и людей. А она ласково, но строго произнесла:

— Вы заигрались, дети. К вам попала такая игрушка, которую я бы не дала сейчас и моим сыновьям, что когда-то наделили её своей силой. Мирослава, возьми эту секиру у Ардагаста и брось её в озеро моей дочери.

Затаив дыхание, воины глядели, как непобедимый царь росов отдаёт рыженькой девушке оружие, способное сделать его владыкой всей Скифии, если не всего мира. А она взяла страшную секиру легко и непринуждённо, тронула поводья и поехала вниз, держа секиру на отлёте, чтобы не подпасть под влияние её гибельной силы. Ничего воинственного в молодой волхвине не было, но все три отряда, не сговариваясь, двинулись за ней, как за предводительницей, туда, где призывно глядел синий глаз озера среди тёмной зелени елей и смерек. Небо снова было чистым и ясным, но солнце уже склонялось за вершины Черной горы, и внизу было темнее, чем на полонине. А озарённый солнцем каменный жрец на вершине горы глядел безмолвно, пристально: спускаются ли люди со святой и страшной горы более мудрыми и чистыми, чем поднимались на неё?

Подъехав к озеру, Мирослава с облегчением швырнула туда секиру. Вода забурлила, заклокотала, столб сине-золотого пламени вырвался из неё и тут же погас. А из воды поднялась темноволосая женщина с красивым бледным лицом, в белой сорочке. Гуцулы и даки приняли её за обычную русалку, но Ардагаст и его русальцы сразу признали богиню весны и смерти, рядом с ними сражавшуюся с подземными чудищами. В руке у Мораны была Секира Богов — с теми же священными знаками, но уже не горевшими грозным огнём. Богиня протянула секиру — не Ардагасту, а Выплате — и сказала:

— Возьми её, волхв. Она потеряла прежнюю силу, но приобрела новую. Теперь это оружие для духовного боя. Ею можно разить духов и призраков. А ещё можно с нею в руках вызывать богов и говорить с ними, но лишь тому, кто чист душой и бесстрашен.

— Ай да Секира Богов! Схватились из-за неё два царя и царевич, а она досталась волхву. Больно грешный народ цари-то! — рассмеялся Яснозор.

Он стоял, привалившись спиной к своему плетню. Марика обнимала его за плечи, а дети прижимались к отцу и робко поглядывали на незнакомых вооружённых людей. На Морану дети мавки смотрели без страха: богиня не раз выходила из своего озера, чтобы навестить их усадьбу.

А Вишвамитра, глядя на Секиру Богов в руках Вышаты, вспомнил о брахмане Парашураме, истреблявшем кшатриев топором Шивы-Разрушителя. Нет, совсем не походил простой и добрый венедский волхв на гневного и безжалостного брахмана-воина!

И был в усадьбе на берегу озера пир, ещё обильнее и веселее вчерашнего. Как лучшие друзья сидели рядом царь росов и царевич даков — оба молодые, красивые, полные сил.

— Ну что ещё есть в этом мире, чего наши два царства не смогут добром поделить? — с улыбкой спрашивал Ардагаст.

— Живёт на севере Дакии племя костобоков. Хорошие воины и прилежные земледельцы, только удобной земли у них в горах мало. Они хотели переселиться на Днестр, но ведь теперь туда придут дреговичи? — спросил Децебал.

— Придут. И костобоки пусть приходят. Там земли свободной много. В моём царстве место для любого доброго племени найдётся.

— А для гуцулов? — вмешался Яснозор. — Нам ещё ни один царь рад не был.

— И я не буду, если и дальше будете купцов грабить, — ответил Зореславич. — Ты же воевода, Яснозор! Возьмёшься со своими воинами стеречь перевалы от пёсиголовцев? А купцы вам за это ещё и сами будут платить.

Воевода гуцулов встал, поднял секиру:

— Эй, побратимы! Есть царь, что гуцулов уважил, воинами назвал — царь росов. Хотите стать росами, Солнце-Царю служить, стеречь Карпаты от лиходеев?

Горцы, как один, подняли топоры.

— Хотим! Тебе, Ардагаст, служить — как самим светлым богам!

— Добро! Тогда соберёмся все и принесём клятву у священного Писаного Камня!

Там, где сливаются два Черемоша, на горе стали в круг четыре десятка гуцулов. Их руки с топорами простирались к середине круга, образуя знак солнца. Там, в середине, стоял с Колаксаевой Чашей в руке царь Ардагаст. А над ними всеми, на верхушке покрытого священными знаками камня, стоял великий волхв Вышата, и рука его держала секиру, святее которой была лишь золотая Колаксаева Секира, всё ещё сокрытая богами от людей. Царь был сосредоточен и безмолвен, и лишь голос волхва звучал, будто с неба:

— Клянётесь ли служить земле росов и её царю, как самому Даждьбогу? Клянётесь ли поднимать боевой топор только за Огненную Правду и царство росов?

— Клянёмся!

— Кто же из нас преступит эту клятву, да примет кару от Даждьбога и Перуна: света Солнца не увидит и своим оружием будет иссечён! — сказал за всех воевода Яснозор. — Да не смеет он зваться ни росом, ни гуцулом, да пребудет с упырями и бесами в Плохом месте!

— Пусть же каждый из вас нанесёт своей секирой на этом камне знак, что для него святее всего, — сказал Вышата.

И зазвенели о камень топоры, высекая знаки Даждьбога-Солнца — кресты, спирали, коней. Праведен Род-Белбог, но далёк от людей в своём небесном царстве. Праведен Перун, но гневен и немилосерден. Даждьбог же справедлив и добр. Он — заступник всем слабым и гонимым. И он же — судья, советник и помощник всем, кто решился в этом мире жить по Правде и защищать её.

Царевич Гвидо пришёл в себя в уютной пещере, стены которой были увешаны мастерски вытканными коврами. На него приветливо глядела дивной красоты девушка в тонкой белой сорочке, чем-то неуловимо напоминавшая Марику, хотя её пышные распущенные волосы были не тёмными, а светло-русыми.