Алина Лис - Изнанка свободы

Пламя прогорает и опадает. По щелчку пальцев Элвина поднимается ветер, хватает пепел горстями, выносит на излучину реки, чтобы рассеять над Темесом, попутно разметав остатки белесого тумана. Мы смотрим, как ветер гуляет над водой, а в разрывах облаков наливается кармином и пурпуром начало нового дня.

Я не протестую, когда Элвин обнимает меня сзади. Покорно приникаю к нему, не пытаясь вырваться. Мертвенный холод этого утра, горечь и сладость рябины на губах, безмолвное отчаяние на лице гостя взывают к теплу чужих рук. И не так важно, друг или враг подарит это тепло. Кто угодно, лишь бы он смог отогнать бесприютное одиночество, что слышится в вое ветра меж черных, обглоданных временем развалин дворца.

Мы возвращаемся в башню в молчании.

Франческа

— Ты возлюбленная лорда-Стража? — спрашивает Тильда.

Я не понимаю вопроса, и тогда она поясняет:

— Ты — возлюбленная Элвина? Или его жена?

О боги! Она что — издевается?

Но на лице женщины нет насмешки, только вежливый интерес. Привычным жестом поправляю ошейник — как можно было его не заметить? Или, заметив, не сделать верных выводов?

— Нет. Я его собственность.

Она скептично хмыкает в ответ на мое признание и бросает одно-единственное «Идиот!».

— Кто?

— Не важно.

Мы остались наедине. Сразу после похорон Элвин уехал в город, Джанис пошел «досыпать», как он сам сказал. А Ринглус просто убрел куда-то вдоль берега Темеса. Тильда порывалась пойти с ним, но он довольно резко попросил ее остаться.

Смотреть на лицо Тильды неловко. Джанис исцелил ее раны, но остались уродливые багровые шрамы. И глаз…

Среди воинов моего отца был лейтенант Липпи — кривой на один глаз ветеран. Вместо того, чтобы носить повязку, он заказал марунским стеклодувам стеклянный глаз. Очень похожий на настоящий, но страшный, неживой. Я помню, как при разговоре дергалась щека лейтенанта в нервном тике, шрам через пол лица шевелился, точно живой, а глаз сидел в глазнице недвижно, замерший в одной точке, и всегда смотрел сквозь собеседника, словно пытался разглядеть что-то недоступное простым людям. Он ярко отблескивал в солнечный день, и огонь факела рождал в его глубине кровавые блики.

Липпи в Кастелло ди Нава многие побаивались. Поговаривали, что он не чужд колдовству.

Черный и пустой зрачок Тильды заставляет вспомнить о лейтенанте.

Даже если забыть о шрамах, в чертах лица гостьи есть неуловимая неправильность. В глазах ли, слегка раскосых, вытянутых к вискам, в высоких скулах или остром подбородке с ямочкой ощущается что-то инакое.

И волосы странного фиолетового цвета. Я никогда не слышала о людях с фиолетовыми волосами.

— Скажи, — нерешительно начинаю я, — откуда ты родом?

— Хансинор, — говорит она с явной гордостью. — Двор Льдов и Туманов. Мой род уже пять поколений служит великому князю Трудгельмиру.

Для меня все, кроме названия столицы Ундланда, звучит полнейшей тарабарщиной, и она, видно, понимает это по моему растерянному лицу:

— Я — фэйри, девочка.

Вот теперь я выдыхаю и гляжу на нее во все глаза. Фэйри! До этого я только слышала о фэйри от старой Розы и Элвина.

И долго думала, что все истории про них — не более чем сказки.

— А Ринглус?

— Монгрел. Полукровка, — поясняет она на мой недоуменный взгляд. — Отец — фэйри, мать — человечка.

— А… Элвин?

— Неужели он ничего не рассказал тебе?

От ее историй о битве и гибели богов голова идет кругом. Не хочется верить словам фэйри, но и не верить не получается. Если боги уже сотни лет, как мертвы, то кому мы возносим молитвы, во чью славу жжем свечи и благовония в храмах?

А мой самоуверенный и циничный хозяин! Неужели он действительно избранник-Страж, призванный остановить Хаос?

Вот откуда у него та чудовищная сила, что позволила ему уничтожить армию у замка моего отца.

Боги могли бы найти кого получше для этой работы. Защитник мира не должен быть таким жестоким себялюбцем.

Наш разговор прерывает возвращение Элвина. Маг непривычно мрачен, уезжал он в куда более добром расположении духа. Он приветствует Тильду кивком и останавливает на мне хмурый взгляд.

— Пойдемте со мной, сеньорита.

Я пугаюсь, как всегда, когда он так смотрит, но не подаю виду. Следую за ним в часовую комнату.

— Давно хотел вам показать… — он останавливается в дверях. — Это еще что за грисковы шутки?

— О чем вы?

Он подходит к часовому механизму, проводит рукой по полированной бронзе, поворачивается ко мне.

— Ваших нежных ручек дело, сеньорита?

Это он только сейчас заметил? Прошло уже больше недели с тех пор, как брауни по моему приказу счистили прозелень с бронзовых шестеренок.

— Нет. Ну при чем здесь я? Должно быть, дом сам привел себя в порядок. Это же обычное дело, когда сами собой прочищаются камины, и исчезает пыль.

— Наверное, я должен сказать спасибо?

— О, не стоит затруднять себя, мой лорд. Уже то, что вы заметили мои труды, само по себе великая награда.

Он верно понимает насмешку и стискивает челюсть:

— Хватит, Франческа!

— «Хватит» что? — спрашиваю я с самым невинным видом, внутри проживая неподдельное злорадство. — Вы хотели что-то показать, мой лорд?

— Забудь, — бурчит он и уходит, испортив миг торжества.

Отвратительно! Почему он всегда умудряется оказаться победителем? Вместо того, чтобы радоваться, как я уела мага, я весь остаток дня слоняюсь по дому и гадаю, чего же такого он хотел мне показать.

Элвин

Надо же было так сглупить. Зла не хватает.

И ведь как знал, как чувствовал — нельзя оставлять развалины больницы надолго без внимания. Но Джанис был на редкость убедительным, когда говорил про отдых. И я действительно адски вымотался. Так, что засыпал на ходу.

И все же не стоило его слушать. Сколько раз убеждался — все доктора в душе паникеры.

Было потеряно не так много времени, всего ночь, но ее хватило. К утру, когда после похорон я отправился к бывшему госпиталю, оказалось, что ночью на развалинах орденской резиденции случился пожар. По воспоминаниям очевидцев, он вспыхнул будто сам собой и продолжался почти до рассвета. Горели развалины, горели подвалы глубоко под землей. Камень спекся до однородной угольно-черной массы и еще дышал жаром, медленно остывая

И вот что характерно — ни одно из соседних зданий огонь не затронул. Отнюдь не усилиями пожарной команды с несчастной парой бочек воды. Зеваки, суеверно крестясь и ежась, вспоминали, как пламя и не пыталось покинуть отведенных ему пределов. Ровная, словно циркулем очерченная граница, отделившая горелый камень от просто лишь слегка закопченной мостовой застыла безмолвным свидетельством правдивости их рассказа.