Алина Лис - Изнанка свободы

Мне было двадцать, а в человеческом мире прошло почти сорок пять лет. Фенг уже умер, но Амалия еще была жива. Крепкая семидесятилетняя старуха. Мать короля, бабка наследного принца. Я смотрел на ее изборожденное морщинами лицо — узнавал и не узнавал. Мне хотелось упасть перед ней на колени и разрыдаться, ударить по лицу и назвать шлюхой. Мне хотелось схватить ее за плечи и трясти, трясти, выкрикивая «Почему?» и «За что?». Мне хотелось, до безумия, до боли хотелось, чтобы она оправдалась, объяснила, попросила прощения, сказала, что в этом не было ее вины, сказала, что любит меня…

Мне хотелось простить.

А она посмотрела на меня равнодушно, без тени узнавания. И спросила «Какой Хаймлад?».

Я не раз потом благодарил богов за то, что не убил ее в ту минуту.

Время стирает все. Но я до сих пор даже в мыслях не могу называть ее матерью. Только по имени.

Позже я понял — она действительно забыла. Они все забыли. Помню, как словно помешанный бегал от одного замшелого осколка своего прошлого к другому. Говорил, убеждал, вспоминал, приводил примеры и доказательства, сулил денег, перебирал, как скряга, те немногие детские воспоминания, что остались со мной. Они брали деньги, кивали и говорили, что помнят, но я видел по глазам — это ложь. Я был для них чужаком. Безумцем, у которого не грех взять золото.

— Отречение — не просто красивый ритуал, ваше высочество. Мир людей отверг и забыл вас.

— Но ты помнишь!

— Я — мертвец, которому не суждено обрести покой.

Он говорил спокойно и размеренно. Равнодушно. Словно уже пребывал в вечном покое, и ничто не могло потревожить его.

Знал ли дядя, на что обрекает обряд изгнанников? Думаю, нет. Наверное, ему казалось, что он поступил милосердно.

Что же, так и было. Я же выжил. И смог обрести куда больше, чем утратил. Уже молчу про то, что благодаря Отречению я избавлен от необходимости жить в Хансиноре. Мерзейшее, паскуднейшее место из всех, что я видел в этом мире, а я одно время много путешествовал…

До сих пор сожалею, что так и не успел поблагодарить короля Фенга как следует. Показать ему, каких успехов я добился в магии огня.

Переносить благодарность на сорокалетнего короля Ундланда — моего племянника и, единоутробного брата, который еще даже не родился, когда случалась эта давняя и грязная история, показалось мне перебором. В такой мести не было удовлетворения, только горечь и стыд.

Когда отомстить невозможно, остается только простить. Ну, или продолжать жить в тени прошлого.

— Здесь довольно уныло. Хреново быть мертвым, да? Нет, нет, не отвечай. Я не буду злорадствовать. Ты сам себя наказал так, что думай я хоть сто лет, не придумал бы страшнее.

— Живые не знают, что грунд — тоже не просто красивый ритуал. Я не раскаиваюсь. Мертвые не умеют каяться.

— Всегда подозревал что-то подобное, — контуры его тела начали бледнеть и таять. Я поспешно обновил порез и протянул ладонь.

— У меня есть еще один вопрос, Нилс. Почему ты это сделал?

— Ваш дядя обещал мне больше денег и власти.

— И все?! Ни месть, ни личная неприязнь, ни принцесса и полкоролевства в придачу, наконец?! Ты предал ради двадцатипроцентной прибавки к жалованью?

— Он заплатил вдвое.

— И что — он доверял тебе после этого? Зная, что ты предашь его так же тому, кто даст втрое больше?

Усмешка на его бесстрастном лице смотрелась неуместно:

— Никто не предложил, принц. А если бы предложил, я бы крепко подумал. Мне нравился король Фенг. Он был хорошим правителем — умным и жестоким. Куда лучше вашего слабовольного отца. Страна при нем процветала. У Фенга была только одна слабость — ваша мать, но он никому не позволил использовать ее против себя. Я держал его копье еще пятнадцать лет, потом состарился и вышел в отставку. Он отпустил меня с дарами.

— Знаю. Я расспрашивал, как ты умер. Надеялся, что в одиночестве и страдании, отверженный и проклинаемый. Реальность разочаровала.

— Справедливости не существует, принц.

— Можешь не рассказывать. Ладно, пусть мне не суждено стать героем одной из тех пафосных саг, где сын мстит за убитого отца, много крови, драмы и трупов. Переживу. Расскажи мне о своей новой работе, Нилс.

— Я сижу на веслах. Мы гребем. Всегда.

В обыденности этого «всегда» пряталась настоящая, безысходная жуть.

— Никогда не буду давать грунд. А если придется, умру, но исполню. Что же, можешь вернуться к своему занятию. Мы отправляемся на Эмайн Аблах. Я соскучился по Августе.

Я отпустил его, и он слился с толпой прочих мертвецов. Заскрипели весла в уключинах. Единственный звук, нарушавший смертную тишину туманного «ничто» вокруг.

Этого я хотел? Этих ответов искал? Стало ли мне легче?

Не знаю.

Просто торчать на носу, подобно гальюнной фигуре, быстро надоело. Тем паче, что у корабля уже имелась одна, облик которой менялся всякий раз, как я бросал на нее новый взгляд. То это была обнаженная женщина с мечом в руке, то дракон, то птица с хищно изогнутым клювом.

Сам корабль тоже не был чем-то постоянным. Паруса меняли цвет, расположение и форму, сменялось число весел и высота бортов. Ради интереса я попробовал управлять этими изменениями. Поначалу ничего не выходило — воображение шло вразнос, придавая судну совсем уж причудливые формы. Потом я понял свою ошибку — не все сразу. Начал работать с мелочами. Парус, форма носа, снасти. Немного сосредоточенности, и из древнего кнорра удалось вылепить вполне современную трехмачтовую каракку с каютой. Возможно, настоящего моряка она бы повеселила — мои знания в кораблестроении далеки от совершенства, однако я не был привередлив.

Весла по бортам смотрелись странно, но они оказались единственной деталью, недоступной изменениям. Какую бы форму ни придавало кораблю мое воображение, у него были весла и гребцы.

Я спустился в каюту. Она была пуста — голые дощатые стены, и я потратил какое-то время, заполняя пространство мебелью. Под конец попробовал сотворить корабельного кота, но после бесконечно долгих неудачных попыток получился только портрет на стене, до отвращения похожий на Франческу в облике кошки. Я раздраженно снес это художество вместе с половиной обстановки и поднялся наверх.

Здесь ничего не поменялось. Все тот же туман, бесцветность и жутковатый скрип дерева о дерево. Корабль сохранил форму, что я придал ему, непонятно почему, но это постоянство обрадовало меня.

— Эй, парни. Немного неловко отвлекать вас от дела, но когда мы прибудем?

Вопрос повис в воздухе. Здесь не было времени и пространства, а значит сами понятия «когда» и «где» теряли смысл.

— Эй, Нилс, — я почувствовал внезапную сухость во рту. — Как долго плыть до Эмайн Аблах?

Ответом был скрип уключин.