Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

— Верховный король вернулся и вступил в битву с Сердиком. Мы не примем участия в этом сражении. Я не поведу вас против Артура, но я не могу встать на сторону Артура против человека, чью руку я сжал, заключая с ним договор. Пусть свершится этот день, а новый начнем как разумные люди. Мы возвращаемся в Камелот.

И так, не окровавив мечей и на свежих лошадях, армия регента быстро отступила к своему лагерю, оставив поле двум стареющим королям.

Звезда Артура еще прочно держалась в небе. Он, как предсказал Мерлин, уходил победителем с каждого поля, куда приводил войска. Саксы смешали ряды и отступили, и Верховный король, помедлив лишь для того, чтобы подобрать раненых и похоронить своих павших, двинулся на Камелот, по всей видимости, вдогонку бегущему войску Мордреда.

О битве при Сердик-ислиге сказать можно лишь то, что никто не праздновал победу. Артур победил в сражении, но вновь оставил земли на волю саксонским хозяевам. Саксы, подобрав своих павших и подсчитав потери, увидели, что старые их границы до сих пор целы. Но Сердик, глядя вслед армии бриттов, уходившей с поля в полном и невозмутимом порядке, принес клятву своим богам:

— Настанет и другой день. Даже для тебя, Артур. Настанет и другой день.

День настал.

Пришел он с надеждой на перемирие, как время здравого смысла и умеренности.

Мордред был первым, кто выказал это здравомыслие. Он даже не предпринял попытки войти в Камелот, не говоря уже о том, чтобы захватить его и удерживать против законного государя. Он остановил свои войска на небольшом расстоянии от цитадели, на широком поле, раскинувшемся вдоль берега извилистой речушки Кэмел. Это был их учебный плац, и старый лагерь уже ждал там с новыми подвезенными припасами. Что было и к лучшему, поскольку вести о надвигающейся войне уже разлетелись по стране. Крестьяне, послушные слову, разнесенному молвой и ветрами, укрылись в цитадели, их жены, дети и скот расположились на общинной земле к северо-востоку за стенами. Мордред, обходя ночью сторожевые посты, нашел, что его люди озадачены, начинают гневаться, но хранят ему верность. Расхожим мнением было, что Верховный король на склоне лет ошибся в своих суждениях, и все случившееся вскоре будет прощено и забыто: и то, что он нанес обиду саксонскому королю, и то, что он также причинил зло и своему сыну, регенту Мордреду, который был верным хранителем и защитником и королевства, и супруги короля. Так говорили солдаты Мордреду, и дух многих укреплялся, когда Мордред заверил их, что следующим шагом станут переговоры. И эти переговоры, сказал он, прольют свет дня на темные дела минувших дней.

— Ни один меч не будет поднят на Верховного короля, — не уставал повторять солдатам Мордред, — если только наветы клеветников нас не вынудят защищаться против него.

— Он просит переговоров, — сказал Артуру Борс. — Ты согласишься?

Войска Верховного короля были стянуты неподалеку от лагеря регента. Меж двумя армиями бежала, поблескивая в тростниках и кувшинках, речушка Кэмел. Грозовые небеса прояснились, и солнце вновь светило во всем своем летнем великолепии. Позади шатров и штандартов Мордреда поднимался величественный холм Каэр Кэмел, а на его плоской вершине на фоне неба сияли коронованные золотом башни Камелота.

— Да. У меня на то три причины. Во-первых, наши люди устали и им нужен отдых; прямо перед ними — дома, которых они не видели много недель, и чем дольше они тут простоят, тем больше будут стремиться вернуться туда. Во-вторых, мне нужно время и подкрепление.

— А в-третьих?

— Ну, быть может, Мордреду есть что сказать. Он не только залег меж моими людьми и их очагами и женами, но между мной и том, что принадлежит мне. А это требует объяснений больше, чем способен дать даже меч.

И так две армии настороженно стали лагерем друг против друга, и между ними с должным почетом и эскортом засновали гонцы. Из Артурова лагеря тайно и спешно выехали еще три гонца: один в Каэрлеон с письмом к королеве, другой — в Корнуолл с посланием, в котором Верховный король приказывал Константину присоединиться к нему, и третий — в Малую Британию с просьбой к Бедуиру о помощи и, буде возможно, личном присутствии.

Скорее, чем думалось, появился высматриваемый гонец. Бедуир, хоть еще и не совсем оправился от раны, уже в пути, а с ним его великолепная кавалерия, и к Камелоту они подойдут уже через несколько дней. Ветер попутный, и Узкое море они пересекут быстро и без затруднений.

И в то же самое время до сведения короля дошло, что некоторые из малых королей с дальних пределов Британии собирают силы для выступления на юг. И саксы по всему Саксонскому берегу, как доносили лазутчики, стягивают силы для вторжения в глубь острова.

Ни то, ни другое не было делом рук Мордреда, и в действительности он бы даже предотвратил это, будь на этой стадии такое возможно; но Мордреда, как и Артура, без его желания, без всякой на то причины, с каждым часом судьба все ближе подталкивала к тому краю, от которого ни один из них уже не сможет сделать ни шагу назад.

В далеком северном замке у окна, где среди берез пели утренние птицы, чародейка Нимуэ, откинув покрывала, села в постели.

— Я должна ехать в Яблоневый сад.

Пеллеас, ее супруг, лениво выпростал руку из теплой постели, чтобы затянуть чародейку назад.

— На расстояние полета ворона от поля битвы?

— Кто сказал, что это будет поле битвы?

— Ты, моя дорогая. Во сне прошлой ночью.

Она приподнялась на локте; роба сползла у нее с плеч, а расширенные глаза были мутны со сна и трагичны.

— Прости, милая, — мягко сказал он, — это тяжкий дар, но к сему дню ты к нему уж привыкла. Ты говорила об этом и ждала этого давным-давно. Нет ничего, что ты могла бы сделать.

— Только предостерегать, и снова предостерегать.

— Ты предостерегла их обоих. А до тебя то же предостережение изрек Мерлин. Мордред станет Артуровой погибелью. Теперь это грядет, и хотя ты говоришь, что Мордред в сердце своем не предатель, люди или обстоятельства вынудили его действовать так, что в глазах всего света, и, уж конечно, в глазах короля, его поступки — деянья предателя.

— Но я знаю богов. Я говорю с ними. Я хожу их путями. Они не положили нам переставать действовать только потому, что мы полагаем, что действия наши опасны. Угрозы они всегда скрывают за улыбкой, и за каждым облаком притаилась честь и удача. Возможно, иногда мы и слышим их речи, но кто способен толковать их без тени сомнений?

— Но Мордред…

— Мерлин желал бы, чтобы он был убит при рождении, и король тоже. Но через него уже произошло немало добра. Если сейчас их можно свести для беседы, королевство еще можно будет спасти. И я не стану сидеть сложа руки и полагаться на проклятье богов. Я отправлюсь в Яблоневый сад.