Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

Моргана хорошо знала окрестности, поэтому Александр предоставил ей решать, куда отправиться. Лошадь у него была свежей, так что вслед за королевой он добрым галопом проскакал по берегу реки почти до того самого места, где случилось его столь удачное падение, затем они свернули в лес, где узкая просека пошла вверх, что и заставило их перейти на рысь. Некоторое время спустя деревья поредели, и всадники выехали на залитую солнцем укромную лощину на склоне холма, где лошади снова смогли пойти бок о бок. Моргана слегка натянула поводья, послав кобылу шагом, и Александр дал своему скакуну самому выбирать скорость, подстраиваясь под кобылу королевы.

Все это время за ними следовали четверо стражников. Время от времени Моргана оглядывалась через плечо с довольно трогательной гримаской недобрых предчувствий. Стражи следят за ней неотрывно, объяснила она Александру, и о каждом движении докладывают ее брату Артуру. Она боится стражников, премиленько созналась она, боится, что вскоре, прескучившись монотонностью своего удела в этом отдаленном уголке так далеко от своих семей, они могут послать Артуру какую-нибудь ложь, а брат прикажет отвезти ее назад в Каэр Эйдин на суровом Севере или отправить ее в строго охраняемое узилище (как она это назвала) замка Кастель Аур среди валлийских холмов. А там, как было сказано намеком, Александр ее больше не увидит. Если только, разумеется, не согласится помочь ей избежать столь жестокой и несправедливой кары, которую обрушил на нее Верховный король…

Но здесь она просчиталась. Как бы ни был одурманен Александр, его не удалось заставить открыто высказаться против решения Верховного короля. Для него, на протяжении всей его недолгой жизни, Артур и Камелот представляли все, что есть на земле доброго и справедливого. Не удалось также заставить Александра, знавшего о том, какое, великолепие окружало Моргану в Темной Башне, о роскоши ее покоев, о дорогих нарядах и кушаньях, об усердии слуг, зная о ее «дворе», и ее «советах», и свободе ее передвижений по окрестностям, пусть даже под стражей, — учитывая все это, Александра никак нельзя было заставить счесть королеву достойной сострадания узницей, с которой дурно обращаются. А потому он с сочувствием слушал, клялся в вечной преданности — пока еще он не осмеливался говорить о любви, — но сторонился любых разговоров о «спасении» и даже о какой бы то ни было попытке «сбежать от соглядатаев». Моргана, со своей стороны, избегала любого прямого ответа на его осторожные расспросы о причинах столь строгого решения Артура. Он был достаточно юн, чтобы — особенно когда чудные глаза Морганы, казалось, глядели прямо ему в душу, а маленькая ручка покоилась у него на колене, когда их лошади шли рядом — одновременно поверить в то, что Артур справедливо покарал ее за супружескую измену, и в то, что ее прискорбно и жестоко использовали, что беду на нее навлекло лишь предательство любовника. Любовника, которого, благодарение Богу и Артуру, давно уже нет в живых.

Моргана, разумеется, видела это очень ясно и понимала, что сколь бы глубока ни была любовь к ней этого юного глупца, ей нечего надеяться присоединить его ко «двору», который держит совет в личных королевиных покоях в восточной башне. Эти молодые люди, некоторые из которых были (и бывали время от времени до сих пор) ее любовниками, все как один принадлежали к тем, кто по той или иной причине не питал к Артуру особой приязни. По всей стране, в основном среди молодых кельтов из отдаленных провинций, росло недовольство «королевским миром», что означало централизацию управления и мирное водворение закона и порядка. Традицией и обычаем воспитанная в воинственном духе, эта молодежь презирала «говорильню стариков» Круглого зала в Камелоте, и мечтала о буре, даже о «славе» войны.

Для этих молодых смутьянов двор, который держала Моргана здесь и в Кастель Аур, был удобным и приятным центром для вынашивания заговоров крушения планов Артура или их собственного возвышения. Они даже не догадывались, что Артур, которому известно обо всех их собраниях, может допускать такие замыслы. Убив любовника сестры и содержа ее саму как пленницу (какими бы шелковыми ни были ее цепи), Верховный король прекрасно сознавал, что ее дом может стать центром недовольства, а сама она — даже средоточием смуты. Но с тех пор, как Мерлин в очередной раз исчез в своей хрустальной башне, его советником была женщина, более умудренная в женских делах, чем мог бы быть сам Мерлин. «Оставь Моргане ее титул и ее любовников, — сказала Нимуэ, — и пусть она строит себе козни там, где ты можешь наблюдать за ней». Артур последовал совету чародейки, так что Моргане оставили ее небольшую свиту недовольных и позволили развлекать себя плетением — и пока безобидных — заговоров против брата.

Теперь же, когда все ее уловки натолкнулись на упрямую преданность Александра, Моргана оставила попытку ввести его в свой двор. Моргана была близка даже к тому, чтобы оставить свой план привести его к себе на ложе, но она как раз намеревалась осуществить свой некий замысел, в претворении которого человек столь явной честности, как Александр, может преуспеть там, где потерпели поражение другие из ее свиты. Кроме того, пора было взять себе нового любовника. А юнец был хорош собой и молод, и более чем готов, так что…

Так что она сменила тактику, с очаровательным раскаянием признала какую-то мелкую вину, говорила об Артуре с почтительной любовью и умоляла Александра забыть все то, что она наговорила в минуту отчаяния, и вместо этого рассказать о себе и своих надеждах на будущее. С этой целью она позволила ему помочь ей спешиться, и они присели вместе в залитой солнцем низинке, укрытой кустами цветущего можжевельника, в то время как люди короля с неизменным терпением, потихоньку биясь об заклад об исходе этой прогулки, ждали на виду, но слишком далеко, чтобы слышать.

Перед ними была чудесная сценка: королева сидит на расстеленном плаще Александра, окруженная складками своих зелено-золотых шелков и бархата, а у ног ее, глядя ей в лицо, лежит юноша. Он говорит; следует предположить (так как едва ли он мог рассказать ей правду о себе и своем путешествии в замок Друстана, а оттуда в Камелот), что речь шла в основном о его теперешних надеждах на ответную любовь.

Итак, он говорил, а королева улыбалась и слушала с видом милого внимания, но наблюдатели видели, как, когда он отвел взгляд, она зевнула. Вскоре после этого зевка к юноше протянулась маленькая ручка, которую юнец жадно поднес к губам. Тогда она, не переставая улыбаться, наклонилась и сказала что-то, что заставило его единым движением вскочить на ноги, протягивая ей обе руки, чтобы помочь встать. Она позволила ему заключить себя в объятия и поцеловать, долго и страстно, прежде чем он поднял ее в седло.