Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

Ворота обители были открыты, привратник стоял у калитки, высматривая королеву. Завидев кавалькаду из Камелота, он вздрогнул от удивленья и закричал облаченному во власяницу послушнику, который возился на заросшей сорняками грядке латука под самой стеной. Послушник со всех ног бросился к дому аббата, и к тому времени, когда королева и ее свита въехали во двор, сам аббат, слегка запыхавшийся, с исполненным непревзойденного достоинства видом появился в дверях своего дома и застыл на вершине невысокой лестницы, дабы приветствовать гостей.

Но и в присутствии и под строгим взором аббата наваждение Моргаузы делало свое дело. Кея, спешившегося, дабы с бесстрастной учтивостью помочь королеве сойти с седла, опередил Ламорак, а Гавейн и Гахерис едва не наступали ему на пятки. Моргауза, улыбнувшись сыновьям, грациозно соскользнула в объятия Ламорака и на мгновенье застыла, опираясь на его плечо, показывая всем, что прогулка и волнение встречи потребовали крайнего напряжения ее угасающих сил. Любезно и мило поблагодарив рыцаря, она вновь повернулась к сыновьям. Она отдохнет немного в своих покоях, объявила она, а тем временем аббат Лука окажет им добрый прием, а потом, когда они сменят платье, поедят и отдохнут, она примет их у себя.

Тем самым к едва скрытому раздражению аббата Луки Моргауза сумела повернуть все дело так, словно она и не узница здесь вовсе, а королева, дающая аудиенцию. После чего Моргауза, опираясь на руку одной из своих дам, удалилась в отведенное для женщин крыло монастыря. Сопровождающие ее повсеместно четыре стражника последовали за ней, словно почетный караул.

За годы, миновавшие с коронации Артура и в особенности в то время, когда Моргауза явилась к нему как просительница, Верховный король осыпал общину Эймсбери подарками и деньгами, так что монастырь теперь был обширнее и содержался лучше, чем в те времена, когда юный король впервые приехал сюда, чтобы присутствовать на похоронах своего отца в Хороводе Великанов.

Позади часовни, там, где некогда расстилалось поле, теперь стоял окруженный стеной сад с фруктовыми деревьями и рыбными садками, а за ним был выстроен второй внутренний двор, чтобы окончательно разделить дома, где проживали затворники и затворницы. Жилище самого аббата также было расширено, и самому аббату теперь не было нужды освобождать его при приезде августейших гостей; добротное крыло, специально возведенное для гостей, замыкало сад с юга. Сюда и проводили путников двое послушников, которых приставили позаботиться о гостях. Мальчиков провели в гостевой дортуар, продолговатый и залитый солнцем покой, в котором помещалось с десяток кроватей и в котором не было ничего от монашеской суровости. Кровати были новыми и удобными, с расписными изголовьями, каменный пол был оттерт добела и застлан пестрыми домоткаными коврами, а в серебряных подсвечниках стояли наготове восковые свечи. Мордред, оглядевшись по сторонам и выглянув в широкое окно, где солнце согревало лужайку, рыбный садок и зацветающие яблони, сухо заметил, что Моргауза, без сомнения, может пользоваться какими пожелает привилегиями, поскольку, что ни говори, она больше других платит за монастырское гостеприимство.

Монастырская трапеза тоже была недурна. Подавали мальчикам в небольшой трапезной, пристроенной к странноприимному дому, после чего оставили гостей в свое удовольствие бродить по монастырю и городу — городок был едва ли больше селенья — за его стенами. Мать примет их после вечерней службы, объявили мальчикам. Кей не появлялся — он заперся с настоятелем Лукой, но Ламорак остался с мальчиками и в ответ на их мольбы повез их на верховую прогулку на Великую равнину, где на расстоянии двух миль от Эймсбери высились расположенные кольцом каменные глыбы, называемые Хоровод Великанов.

— Там похоронен наш родич, великий Амброзий, а рядом с ним наш дед, Утер Пендрагон, — объяснил с налетом былой надменности Мордреду Агравейн.

Мордред промолчал, но, поймав быстрый взгляд Гавейна, улыбнулся про себя. По взгляду, который искоса бросил на него Ламорак, можно было догадаться, что и рыцарь тоже знал правду об Артуровом «племяннике».

Как и подобает гостям монастыря, они все присутствовали на вечерней службе. Мордреда несколько удивило появление в часовне и Моргаузы. Когда Ламорак и принцы достигли дверей, в часовню как раз медленным шагом и с опущенными долу глазами попарно входили монахини. В конце небольшой процессии шла Моргауза, облаченная в простые черные одежды, густая вуаль скрывала ее лицо. Ее сопровождали две женщины: одна оказалась придворной дамой, выезжавшей с королевой на прогулку, другая казалась моложе годами, но у нее было безвозрастное лицо крайнего скудомыслия, а бледность и вялая медлительность движений говорили о болезненности. Последней выступала настоятельница, худенькая женщина с милым и нежным лицом, которое хранило выражение безмятежной невинности, что, возможно, являлось не самым лучшим качеством для правительницы такой общины. Главой женской части монастыря ее назначил аббат Лука, а он был не из тех людей, что терпят подле себя тех, кто может оспорить его волю. С самого приезда Моргаузы аббату Луке не раз представлялся случай пожалеть о своем выборе; мать Мария никак не подходила на роль надзирательницы над августейшей узницей. С другой стороны, с появлением этой узницы монастырь расцвел необычайно, и потому, пока королеву Оркнейскую надежно держали здесь в четырех стенах, аббат Лука не видел причин вмешиваться в излишне мягкое правление настоятельницы. Он и сам не был совершенно невосприимчив к лестному почтению, которое выказывала ему Моргауза, ни к тонкому обаянию, которое являла она в его присутствии, к тому же всегда существовала вероятность, что настанет день и она вернет себе утраченное положенье если не в собственном своем королевстве, то при дворе: в конце концов, она ведь приходилась сестрой Верховному королю…

Сразу после вечерней службы явилась с весточкой младшая из фрейлин Моргаузы. Королева приглашала четырех младших принцев отужинать с ней. Их она позовет позднее. А теперь она желает видеть принца Мордреда.

За чередой вопросов и возражений, вызванных приказами королевы, Мордред встретился глазами с Гавейном. Единственный из всех, Гавейн глядел на него скорее соболезнующе, чем обиженно или возмущенно.

— Что ж, удачи, — только и сказал он.

Мордред поблагодарил его, пригладил волосы, поправил пояс и висевшие на нем рог для питья и кинжал в ножнах, и все это время придворная дама королевы стояла в ожидании у двери, глядела перед собой блеклыми глазами и повторяла, словно могла говорить только заученные слова: