Галина Гончарова - Сестра (СИ)

И на том спасибо, что разрешил ей царь ехать вместе с Алешей в Коломенское, как только все построят и разрешал поехать с ними сестрице Анне Михайловне.

Но тут еще сыграла роль и репутация царевны. Царь был твердо уверен, что бесчестия она не допустит… и совершенно забывал о силе материнской любви.

А царевна полюбила двоих детей со всей силой души. Ради Алешеньки и Сонечки она бы в лепешку расшиблась, не то, что в Коломенское переехала.

Свою роль сыграло еще и то, что у царицы родился сын. Федор Алексеевич.

Микропедиатром Софья не была никогда. Но впервые увидев царевича, смогла только головой покачать.

Вялый, дохлый, не шевелится почти… нет, что‑то неладно с ребенком. Вроде как не даун, но…

А впрочем, это не ее забота. Ей же пока хотелось уехать из Кремля и подальше, подальше… с недавних пор она готова была сесть на голодную диету во дворце и зарасти грязью по уши, лишь бы не употреблять отравленную воду.

Специально‑то ее никто не травил, конечно. Но Москва недаром была названа третьим Римом. До Кремля добрался свинцовый водопровод, построенный еще в 1633 году. Некто Христофор Гэллоуэй устроил водоподъемную башню и… свинцовые трубы, чтоб его в свинцовом гробу и похоронили!!!

Естественно, дети болели.

Естественно, болели все взрослые, которые потребляли эту дрянь.

Царское семейство выезжало в Коломенское, царь ходил в походы, так что шансы не отравиться сразу у них были, но…

Рассказала об этом Софье, кстати, Анна Михайловна. Водопровод‑то был почти ее ровесником, может, года на три помладше. Вот она и решила девочку потешить рассказами о чудесах… потешила. Софью просто корежило от одной мысли, что она каждый день себя добровольно травит. И ведь никак этого не исправить. Вот что может в данной ситуации сделать трехлетка, даже если она приближается к четырем годам? Заорать: 'не пейте, вы себя травите?!'. Ну да, как же, послушали одну такую…

Сейчас ей уже было чуть полегче. К ее уму просто привыкли, как привыкают к говорящим попугаям и дрессированным медведям, да и в дружбе с наследником не видели ничего странного. И все равно девочка шла, как по минному полю.

Если сказать про отравления — надо пояснять, откуда она это узнала. А как?! Как тут поможешь и объяснишь? Нет в этом времени таких знаний, никто не понимает, что свинец откладывается в костях, губит почки, печень, вызывает уродства плода — не из‑за него ли таким родился братик Федя? Не от того ли болеют остальные?

Диверсия, однако. И от того, что по незнанию — не легче.

Софья никак не могла придумать, что сделать с водопроводом — и от этого становилось все противнее на душе. Помог случай.

Алексей Михайлович был человеком богомольным и попов во всяких видах уважал и ценил. Соответственно, затевая такое дело, как строительство школы для детей, не мог не посоветоваться… а с кем?

Никон далеко, да и не факт, что он одобрил бы. Если Софья правильно поняла, для Никона власть была и папа, и мама, и подушка любимая. И конечно, он пользовался любым шансом для давления на царя. Дарил богатые подарки, чтобы показать свою состоятельность, говорил о каре божьей и к месту и не к месту. Софья невольно порадовалась, что сейчас его сплавили куда подальше. Если бы они оказались рядом — обязательно сцепились бы, если это можно так назвать.

Просто Никон, как манипулятор, наверняка использовал бы Софью, а девочке в любой жизни это не нравилось. А у кого больше авторитета?

То‑то… гореть не хотелось.

И так начинания любимого наследника, за которым хвостиком ходила младшая сестра, не могли не тревожить. Что предпринял царь — батюшка?

Разумеется, повез и первого, и вторую, и заодно сестру Анну в Николо — Угрешский монастырь. Почему туда?

А нравилось там мужчине. Алексею Михайловичу было там хорошо, спокойно, уютно, к тому же…

А с кем поговорить в Кремле?

С местоблюстителем патриаршьего престола?

Можно, можно… и не тянет. До сих пор больно было Алексею Михайловичу вспоминать Никона. Умные темные глаза, тонкие пальцы, голос, змеей вползающий в душу — патриарх. Все для веры… или для своей власти?

Больно.

Потому и не разговаривал больше необходимого с Павлом, потому и не тянуло его в Чудов монастырь… тяжко.

Можно бы поговорить с Михаилом Кирилловым, да приболел святой отец. Все мы под богом ходим. И проехаться хотелось, развеяться…

Почему бы и не игумен Дионисий?

Умный муж, серьезный, Алексей Михайлович давно его знал — почему бы и нет? Глядишь, он чего и подскажет, со стороны‑то виднее…

Раньше Софья из Москвы не выезжала — и сейчас понимала, что так и не хочется. Привыкнув к бешеным скоростям своего века, она чуть с ума не сошла от тряски в карете. Если бы не царевна Анна, которая успокаивала, уговаривала и кое‑как приводила в чувство — точно бы впала в истерику и попыталась всех убить. Ей — ей, Софья чувствовала себя, как доктор Лектер, если его так люди раздражали — понятно, почему он маньяком стал.

Сама бы, да кто ж даст…

Именно в этом путешествии она оценила по достоинству царевну Анну. А вы попробуйте повыносить целый день ребенка, которого то тошнит, то мутит, то его поить надо, то разговаривать… Софья искренне старалась не срываться, но пару раз у нее это не получалось. Царевна выносила это с похвальной стойкостью, успокаивала девочку, гладила по голове, путь продолжался.

Мужчинам было легче. Они ездили верхом, у них была карета, хотя трясло, честно говоря, везде безжалостно. Софья тоже напросилась бы верхом, но — нельзя.

Царский выезд — это ведь не три человека. Это порядка четырехсот человек. Хорошо хоть Николо — Угрешский монастырь находился недалеко, примерно в тридцати километрах от Москвы… в двадцатом веке до него добирались за пару часов. Сейчас же — два дня!*

* соотношение время — расстояние современное дано с учетом вездесущих пробок. А времен А. М. Романова — с учетом торжественности выезда и неорганизованной оравы народа. Прим. авт.

Два! Дня!

И это еще не торжественный выезд, не всей семьей, без патриаршьего письма, просто — на выезд в монастырь, помолиться, мысли в порядок привести!

Процессия растянулась так, что Софья только за голову хваталась.

Впереди везли (и далеко не на одной тележке, нет, в нескольких возках) столовую казну и шатерную, вели царских лошадей — на кой черт царю и царевичу штук пятьдесят коней, чтобы проехать тридцать километров, Софье никто не объяснял. А она молчала, боясь сорваться уж вовсе в откровенное издевательство. Ничего, потом Лёшке мозги почистим.

За конями следовали запасная казна (там первой бы хватило Москву купить), всякая всячина из разряда 'а вдруг понадобится', оружие и даже — намоленные царским семейством образа!