Джал Халгаев - Книга Мертвых

- О, - протянула Селеста. - О-о-о...

Она возвышалась надо мной, дикая, сумасшедшая. Ее черные окровавленные волосы развевались на ветру. Каждый подстегнутый воздушным потоком локон напоминал шипящую змею, скалящую на меня клыки, и каждая капля срывающейся с них крови была подобна яду, сочащемуся из маленькой пасти.

И сама, бледная как ночь, во вспышках молний она напоминала мне Лиссу, давно забытую языческую богиню безумия, кровавого помешательства.

- Подчинись, - сверхъестественный голос, оторвавшийся от бледных линий тонких губ, совсем не казался девчачьим. - Подчинись.

Она говорила спокойно, но сила, находящаяся в этих словах, заставляла меня дрожать и спину покрываться мелкой сыпью чистого холода.

Я закричал. Деформирующееся тело билось в конвульсиях.

Я не желал обращаться, однако мое собственное тело меня не слушалось. Ребра хрустели, расширяясь в диаметре, и сердце билось все чаще и чаще, едва вынося резкое изменение роста и веса.

Я сопротивлялся из всех сил. Проиграл самому себе.

- Не... А-а-а!

Крик сорвался. Он перешел в протяжный волчий вой, полным тоски, и луна, будто в ответ на мою мольбу, вспыхнула ярче тысячи солнц, отдаваясь отголоском прежнего безумства в темных закоулках моего разума.

Девочка подошла ближе. Я силился поднять голову. Вышло криво.

Она протянула руку вперед, невидящим взглядом смотря перед собой, и какая-то дикая необузданная сила заставила меня перед ней склониться.

- Подчинись, - в третий раз повторила она, и я не мог противиться.

Ее холодная ладонь коснулась моей головы в месте между поджатыми от ужаса ушами. Она склонилась ближе, коснулась щекой шерсти возле правого глаза и обвила второй рукой мою шею.

- Я всегда любила существ твоего рода, - прошептал звенящий голос взрослой женщины. - Я желала иметь при себе хотя бы парочку таких, как ты, но моя злая сестрица всегда мне отказывала. А потом меня забыли. И знаешь, чего я сейчас хочу больше всего?

Сверкнула молния. От бледной холодной кожи вдруг начал исходить дикий жар. Шкура в местах ее прикосновений опалилась, неимоверно воняло гарью.

Я попробовал выбраться из ее объятий и не смог. Для двенадцатилетней девочки сил у нее было необычайно много. Я гадал, кто она. Может, из-за нее моя память так пострадала? Я хотел верить, что и тот мужчина, ведущий на меня охоту, тоже принадлежит ей. Хотел верить, что сейчас все закончится...

Я был неправ.

- Я хочу безумства мести! Ты доказал свою полезность. Ты разрушил храм этой чертовой Райны и пролил кровь святых. Разве не это есть кровавое помешательство? Пусть к этому руку приложила моя сестра, но именно ты меня пробудил.

Девочка стиснула в кулаке клочок моей серой шерсти и поцеловала в уголок губ, томно проводя языком по частоколу острых желтых зубов.

- Прекрасен... Как ты прекрасен. Думаешь, сестрица обидится, если я возьму тебя себе?

Дождь застучал по листьям. Каждая капля, попавшая на ее тело, шипела, и на ее месте оставался ярко-красный отпечаток, светящийся в ночи.

Я заскулил.

- Грешно использовать тебя как обычного кобеля-осеменителя, - о чем она говорит? - О, я видела плоды ее - твоих! - трудов. Превосходные экземпляры, а время и эволюция делают их еще сильнее. Но ты, мой прелестный раб, лучший. Первый. Ты создан для большего.

Мой разум подавили, будто я еще не миновал совершеннолетия. Я стал рабом.

- Сохрани девочке жизнь. Когда придет время, я явлюсь к тебе в ее теле, - она отстранилась и посмотрела мне в глаза, мрачно ухмыляясь. - Кто знает, может, ты заслужишь большего, чем просто поцелуя.

Напоследок она сказала:

- Убей их. Убей их всех. Подари мне реки их проклятой крови.

Девочка вскрикнула. Она отшатнулась назад. Сияние и жар от ее кожи пропали, и в глаза вернулась та потерянность, из которой я пытался ее вытащить и натолкнулся на спящий внутри нее дух.

Она открыла рот. Думал, она закричит. Ошибся.

Девчонка высунула свой язык и сжал челюсти. Кусок окровавленной плоти скатился по ее платью и шлепнулся в пыль на землю. Захлебываясь кровью и визжа от боли, бедняжка рухнула на колени. Из ее рта ручьем лилась алеющая жидкость.

Я хотел оставить ее умирать. За последнюю неделю на нее навалилось слишком много бед, и милосерднее ее просто убить.

Но я помнил наказ безымянной богини - тот раскаленным клеймом отпечатался в моей страдающей памяти.

Я обратился, оделся, закрепил Кейнекен за спиной и поднял девочку на руки.

Она дрожала. Кровь хлестала из раны, и дождь лил сверху, будто сами небеса страдали. Громыхали молнии. Каждая вспышка освещала ее изувеченное тело, и я все больше убеждался в неотвратимости ее смерти.

А как же богиня? Я боялся, что она - еще одна галлюцинация. Уж лучше верить в свое служение чему-то настоль сверхъестественному, чем убедиться в собственном безумие.

О чем она говорила? Чего хотела? Мутные фразы, непонятные слова. Не думать.

Я ничего не мог сделать. Поэтому я бежал.

Пока я блуждал по деревне прошлым днем, дожидаясь еды, я слышал о местном лекаре. По слухам, он жил в лесу в часе ходьбы от селения и лечил только самых нуждающихся за весьма приличную сумму. Чем я не нуждающийся?

Нашел я его легко: от его жилища смердело травами и дерьмом, что кучей лежало на заднем дворе рядом с маленьким огородом.

Я выбил дверь ногой.

Старик с криком вскочил с кровати. Он судорожно пытался натянуть спавшие штаны, но старые узловатые пальцы отказывались слушаться.

- Нужна помощь, - рыкнул я на него и переложил девочку на кровать, оттолкнув хозяина в сторону. - Быстро.

- Я не!.. - пытался он возразить.

Я осклабился. Одним тренированным движением я вынул Кейнекен из ножен и вонзил его в пол, разрубая мизинец на правой ноге. Тот взвыл. Я схватил его за шею и стиснул кадык, перекрывая воздуху путь в легкие.

- Еще раз раскроешь свой рот не по делу, я отгрызу твои губы!

Он увидел всплеск желтизны в моих глазах и вдруг согнулся, склоняя голову. Впервые человек при виде крупицы моей настоящей натуры не испугался, а выказал знаки уважения!

- Так вы из них, господин, - пролепетал он. - Тогда все будет в лучшем виде. Ваше желание для меня - закон, господин.

Я не стал задавать вопросы. Я всегда успею их задать, и если девочка умрет, то именно мой голос старик услышит последним.

Я указал на девочку и прикрикнул:

- Быстро!

Старик сорвался с места. Он хромал, сжимал губы и тихо стонал, когда приходилось опираться на раненую ногу, из которой хлестала кровь. Он попросился перевязать увечье, но я запретил: теперь в его интересах завершить все как надо.

Отдаю ему должное, дело он свое знал. Конечно, сравниться с хорошими городскими лекарями он не мог. Даже инструменты его больше напоминали самодельные и едва ли подходили для работы с больными.