Артем Тихомиров - Олимпия

Ей повезло быть пятидесятой, и со временем хвост очереди только рос. Молчаливые, серые люди стояли, не шелохнувшись и вперив пустые взгляды в пространство. Говорить о чем-либо здесь строго воспрещалось. За порядком постоянно следили трое полицейских, вооруженных электрошоковыми дубинками. Человек, в независимости от возраста, открывший рот, получал разряд без предупреждения. Обсуждение обстоятельств смерти родственника, особенно, {убывшего} по случаю охоты - арест. Все, что илотам полагалось, это заглянуть в окошко в голой стене и назвать свое имя и имя мертвеца. Потом быстро, никого не задерживая, уйти.

Сегодня репродуктор на столбе возле Управы без конца транслировал бравурную пафосную музыку. Звук был ужасный, грохочущий, оглушающий, и кто-то из чиновников нарочно выкрутил ручку громкости до предела. Очередь двигалась, репродуктор надрывался. Люди-тени входили в одну дверь и выходили из другой, стараясь убраться отсюда подальше.

Через полчаса у Лимы начала болеть голова, появилась резь в глазах. Ей не хватало воздуха, ее тошнило от лиц-масок, от концентрированного человеческого отчаяния и страха. Были моменты, когда она хотела убежать отсюда и никогда не возвращаться, но держалась.

Везло не всем. Один старик впереди однажды просто упал, вывалившись из очереди, и остался лежать. Илоты шарахнулись от него, словно от громадной крысы, и ни один не попытался помочь.

Полицейские склонились над ним, один сказал: {Мертв}, - и тело отволокли под дерево до прибытия похоронной команды. Лима гадала, кого он потерял и кто придет получать свидетельство о смерти за него.

Через пятнадцать минут упала женщина средних лет. Полицейские определили, что у нее обморок, арестовали и запихнули в машину, которая куда-то увезла ее, к тому моменту еще не вернувшуюся в сознание.

Наконец, Лима попала внутрь здания, в настоящую душегубку. С вентиляцией тут было совсем плохо, и от запаха тел и грязи ее чуть не вывернуло наизнанку. Должно быть, ее вид насторожил полицейского, стоявшего в углу. Он долго не сводил с девушки настороженного взгляда, но потом отвлекся на кого-то другого.

Лима добралась до окошка. Управа работала как часы, и данные о смерти Тимея уже были обработаны. Она получила свою голубую бумагу с печатью, поставила роспись в большой книге и отошла от окна.

Кусок голубой бумаги. Все, что осталось от ее семьи. От прошлого.

Лима сунула документ во внутренний карман куртки и, заметив взгляд полицейского, вышла из здания. Проклятый репродуктор гремел какую-то героическую оркестровую мерзость, от которой у Лимы даже зубы вибрировали.

Она шла, удаляясь от Управы и стараясь не заострять внимание на очереди или полицейских, дежурящих неподалеку. Когда ты у всех на виду самое лучшее это изображать смирение и безразличие. Никакой гордо вздернутой головы, никакой уверенности или раздражения, иначе тебя заподозрят в неподобающих мыслях и мотивах. Когда-то давно Лиму этому обучила мама, которая всегда умела быть убедительной, не прибегая к крикам, насилию или унижению. Ей было достаточно посмотреть своему ребенку в глаза, чтобы донести свою мысль. Уже в пять лет Лима отлично знала правила, каких следует придерживаться за пределами дома.

Сегодня небо сияло какой-то праздничной чистотой. Его нежно-лазурный цвет как ничто другое помогал развеять мрачные тяжелые мысли. Лима шла, глядя вверх и снова чувствуя себя маленькой девочкой, чей разум еще окончательно не испорчен знаниями о смерти и ужасе. Приятно было думать о прошлом. Приятно вспоминать себя идущей вместе с папой и мамой по улице, держать их за руки и ни о чем не думать.

Небо такое красивое! Сейчас оно совсем как вечность назад.

Дойдя до перекрестка, Лима притормозила и внезапно почувствовала чье-то присутствие за спиной. Кто-то быстро шел за ней, стараясь не производить лишнего шума.

Обернуться она не успела. На голову упал мешок. Грубые руки схватили запястья, не давая сорвать его. Нападавший не произнес ни звука и действовал решительно и умело, к тому же был не один.

Второй быстро застегнул на запястьях Лимы наручники, оставив их заведенными за спину и лишив возможности сопротивляться.

Она забилась и закричала, только сейчас сообразив, что ее куда-то тащат. Невидимка зажал ей рот, при этом почти лишив доступа воздуха.

Лима пнула наугад, промазала. Ее подняли, легко, словно пушинку, и понесли.

Звук мотора. Шуршание колес по растрескавшемуся асфальту.

Ей ничего больше не оставалось - только бешено извиваться. Нет, пусть не думают, что все так легко.

Похитители совершенно не обращали внимания на ее бешеное сопротивление. Лиму бросили на металлический пол машины, судя по всему, фургона. От удара дыхание ее сбилось. Хватая воздух под вонючим мешком, она услышала, как хлопнула боковая дверь. Взревел двигатель. Машина резко взяла с места.

Набрав полную грудь воздуха, Лима закричала. На этот раз ей не стали затыкать рот, зато застегнули на щиколотках такие же прочные стальные кандалы.

Лима завопила - от злости, отчаяния, страха. Она продолжала биться, словно червяк на рыболовном крючке, но похитителям было решительно на это плевать. Никто не сказал ни слова. Не посмеялся над ней, не отпустил шуточки, не подарил ей воспитательный пинок по ребрам. Ничего.

Лима представила, как эти люди сидят и просто смотрят на нее, холодно улыбаясь. Выбившись из сил, она затихла. Мешок чуть приподнялся. Лима пыталась рассмотреть, что внутри машины, но кто-то заботливо поправил его, лишив и этой возможности.

В голове миллион вопросов? Кто эти люди для чего им ее похищать? Полиция обычно так не действует, копам просто незачем прибегать к подобным ухищрениям. С другой стороны, кто знает?

Гораздо вероятнее, что дело в гоплитах. Они постоянно воруют илотов прямо на улицах, особенно, молодых девушек или детей. В школе Лима наслушалась жутких историй о том, что олимпийцы делают со своим жертвами, большинство из которых пропадают потом без следа. Разумеется, полиция не ищет их. У полиции в Блоках иные обязанности: она стоит не на страже безопасности илотов, а только следит, чтобы те не покушались на власть.

Лима слышала о двух или трех случаях, когда похищенных отпускали целыми и невредимыми, но никто из них ни разу не открыл рот и не рассказал, где был и что видел. Тогда это казалось Лиме самым жутким, тогда - не теперь.

Теперь она лежала на грязном полу фургона, дрожа от ужаса и едва подавляя рыдания. Уговаривала себя, убеждала, что все закончится через минуту-другую, что это только кошмарный сон. Или шутка.

Наверно, так вели себя и другие похищенные.

Фургон ехал быстро, неслабо подскакивая на ухабах. Из-за тряски Лима постоянно перемешалась по полу, пока нога в ботинке не придавила ее.