Фрэнсис Хардинг - Хроники Расколотого королевства

— Пятое правило: он также не будет следить за Мошкой и оставит в покое ее вещи.

— Шестое правило: Мошка не должна скрывать информацию, которая может представлять интерес для ее нанимателя, и обязуется сообщать ему обо всем при первой возможности.

— Седьмое правило: Эпонимий будет держать Мошку, — в курсе всего, что касается их дальнейшей судьбы и людей, на которых они работают.

— Ну, ладно, — заключил Клент. — Этого, пожалуй, хватит. Теперь ставим подписи.

Когда оба подписались под документом, Клент свернул его и убрал во внутренний карман сюртука.

— Так, — сказала Мошка, — я хочу узнать, зачем мы работаем на Книжников?

— Этим вечером ты получишь больше ответов, чем ожидаешь. А пока у нас есть важная работа. Я должен написать балладу про разбойника с большой дороги. А ты… почистишь мои ботинки, как их чистил прежний секретарь. За рукомойником найдутся какие-нибудь тряпки. Далее, плачевное состояние моего пальто говорит о тебе не лучшим образом. И, ради всего святого, прежде чем мы выйдем на улицу, сделай что-нибудь со своими бровями.

Сказав это, Клент удалился в каморку, служившую ему кабинетом, а Мошка взяла в камине уголек и, подойдя к окну, чтобы видеть свое отражение, зачернила свои бесцветные брови.

Остаток дня Мошка провела, счищая колючки и дорожную пыль с плаща Клента, штопая разошедшиеся швы его сюртука и начищая ботинки. Время от времени Клент выглядывал из каморки и принимался расхаживать по комнате, размахивая руками и возмущаясь.

— Святой Упивец, дай мне терпения! Ну почему у этого Блита такое дурацкое имя?! Я уже использовал в рифму «не спит», а кроме нее в голову приходит только «побит».

Он пригладил всклокоченные волосы, словно расчесывая мысли, и вернулся в каморку.

Клент вышел вскоре после ужина. Он с довольным выражением лица изучал готовую поэму, как заботливая мать смотрит на новорожденное дитя. Заметив угольно-черные брови Мошки, он тяжело вздохнул и отвел глаза. Надел почищенный сюртук и оправил его дрожащими руками.

— А теперь, — сказал Клент величественным тоном, — мы должны предстать пред очами Мэбвика Тока.

— Это кто такой?

— Мэбвик Ток — предводитель гильдии Книжников в Манделионе. Он может процитировать все «Начинания» Пессимиса, от Зарождения до Последствий, на акрилическом языке. Говорит на двадцати языках, причем живых половина, включая два с Арагашских высот. Причем одно из наречий требует для правильного произношения держать монету под языком. Когда он путешествует, его карета так плотно заставлена книгами, что туда и тень просочится с трудом. Однажды он раскрыл лигу диверсантов, просто заметив шелковую нить в бумаге билета в оперу. Если бы знания торчали из человека колючками, он был бы настоящим ежом.

— Если он — такое совершенство, зачем им нужен ты?

— Для деликатных поручений в различных частях королевства. Им нужен особый уполномоченный, которого сложно заподозрить в связи с Книжниками. Я — тайная величина, я многое прячу от посторонних глаз, я могу перемещаться по Манделиону точно призрак.

По мнению Мошки, Клент прятал от посторонних глаз разве что собственные кишки и прочие органы, но девочка благоразумно решила не озвучивать эту мысль.

— Когда мы пойдем к этому Ёжику Току?

— Прямо сейчас. Надевай чепчик и иди за мной.

Мошка натянула чепчик, обула деревянные башмаки и потопала за Клентом. Снаружи она принялась с нескрываемым любопытством глазеть по сторонам. Никогда еще ей не доводилось бывать на такой широкой улице, мощенной брусчаткой, где толпы людей, всадников, экипажей и повозок создавали невообразимый гвалт и грохот. Засмотревшись на что-то, она едва не столкнулась с лошадью, захрапевшей ей прямо в лицо.

— Дражайший, — обратился Клент к всаднику, — подскажите, как найти «Реченное слово»?

Всадник задумался, подняв взгляд в небо, и сказал:

— «Реченное слово»? Это на Морестрозе, за бумажной фабрикой.

Услышав это, Клент стремительно пересек улицу, будто забыв про Мошку. Та семенила за ним через толпу, стараясь не потерять его из вида.

Клент остановился у большого здания с мельничным колесом, напомнившим Мошке родной Чог. Из здания доносились гулкие ритмичные звуки — вумп, вумп, вумп — как будто великаны крутили лассо. Через двери здания рабочие возили туда-сюда на тачках белые и цветные тряпки, веревки и парусину. Внутри оказался бумажный завод, а тряпью было предназначено стать бумагой.

Мошка увидела в окошке соседнего здания ряды женщин, те проворно перебирали груды одежды и рвали их на лоскуты, срезая пуговицы. Завороженная этим действом, она подошла к другому окну.

Там, в солнечных лучах, льющихся сквозь мозаичное окно, стоял печатный станок Книжников — громоздкое сооружение из деревянных балок, перетянутых железными скобами, с множеством рычагов. Крупный мужчина в рубашке опустил шарнирную раму с зажатым листом бумаги на лоток с наборным шрифтом и задвинул его в глубь станка. Затем опустил большой рычаг, и пресс прижал бумагу к лотку со шрифтом. Потом рычаг подняли, извлекли лоток, вернули раму в исходное положение и вынули отпечатанный лист. Другой мужчина смазал чернилами наборную форму, готовя ее к печати новой страницы. Оба работали как автоматы, усердно и сосредоточенно. В другом конце комнаты пожилой человек за столом вдумчиво просматривал готовые страницы, а затем брал красный воск, подносил его к горящей свече, капал на угол листа и прикладывал перстень с печатью Книжников.

Мошка едва не вывернула шею, пытаясь прочитать слова на высыхающем листе. Это был плакат, отпечатанный крупным шрифтом, изящными заглавными буквами: «ПРОТИВОБОРСТВА МЕЖДУ ГЕРАЛЬДИЧЕСКИМИ ЗВЕРЯМИ РАЗЛИЧНЫХ МОНАРХОВ». Надпись поменьше гласила, что плакат предназначен для пивной «Серый мастиф».

Клент направил стопы к другому зданию. Оно было поменьше, одна стена нависала над рекой. По восточному кофейнику на вывеске Мошка догадалась, что перед ней кофейня. Ей доводилось слышать, что в больших городах есть такие заведения. Люди приходят туда, чтобы отвлечься от городской суеты, расслабиться, поговорить в тишине о делах или пообщаться на высокие темы с достойными собеседниками. Каждая кофейня отличалась своей особой атмосферой, и посетители, облюбовавшие одну из них, редко захаживали в другие.

Стены этой кофейни были сплошь заклеены всевозможными плакатами, многие из них давно выцвели и истрепались. А в придорожной канаве валялся бумажный мусор. И на каждом листе краснела печать Книжников. Красные пятна создавали ощущение, что кофейня болеет ветрянкой.

— Эпонимий Клент, поэт, — объявил Клент толстощекому привратнику, помахивая перед ним листом со свежей поэмой. — Мне нужно поговорить с Мэбвиком Током.