Фрэнсис Хардинг - Хроники Расколотого королевства

— Паром держали на воде пустые бочонки под палубой, — сказала Мошка. — Я такие раньше видела. Я плыла ночью, по реке, на пароме, да еще с этим жутким станком. Когда меня одолел ужас, я взяла острую палку и пробила бочонки. Они стали пускать пузыри, потом наполнились, и паром камнем пошел на дно.

Несколько человек издали протяжный вздох, в котором огорчение смешалось с облегчением.

— Клент, вы останетесь здесь и ответите еще на несколько вопросов, — произнес Ток строго. — А девчонку пусть уведут и отмоют как следует, чтобы на ней не осталось ни следа этой ереси.

Следующие два часа Мошка провела в купели с водой. Прачки терли ее мочалками, чтобы на ней не осталось ни пятнышка чернил. Когда она вся сделалась красной как помидор и ей уже стало казаться, что с нее содрали кожу, ей позволили одеться в свое оливковое платье и вывели в коридор. Там ее дожидался Клент, беспокойно теребя шейный платок. Она заметила, что уши у него красные, будто их тоже чистили от слов.

Затем появился Ток в лоснящемся парике карамельного цвета. Мошке показалось, что он еще больше постарел.

— Подойди сюда, девочка, — обратился он к Мошке и, когда она подошла, спросил: — Скажи, кто твой отец?

— Квиллам Май, — сказала Мошка с гордостью.

— Я так и думал, — кивнул Ток и внимательно посмотрел на нее. — Я его знал. Близко знал. У твоего отца был блестящий ум — умнее я никого не встречал. Самое трудное, что мне пришлось сделать в жизни, — это отдать приказ о сожжении его книг. А еще убедить гильдию не сжигать его самого. Он никогда не вспоминал меня?

Мошка покачала головой.

— В годы Птицеловов он был единственным, кому я доверял. Мы боролись с Птицеловами бок о бок. Я искал новых рекрутов для сопротивления, а он писал трактаты, которые распространялись через подполье, чтобы люди не теряли надежды и мужества в борьбе. Лишь когда Птицеловов свергли, я понял, насколько безумные мысли витали в его голове. Он считал, что возвращение людям прежних божков должно стать первым шагом. У него были невообразимые проекты о всеобщей свободе слова, чтобы каждый мог печатать какие угодно книги, высказывая в них свои личные взгляды, сколь бы безумными или опасными они ни казались. Он сказал мне, что если Книжники сжигают книги, то мы не лучше Птицеловов, сжигающих Почтенных. Он говорил это не только мне и не собирался умолкать. И уезжать из Манделиона не хотел. Половина города считала его чудовищем, другая половина — героем. Гильдия изгнала его, и герцог направил офицеров арестовать его за подстрекательство к мятежу. Знаешь, что произошло потом? Обезумевшая толпа набросилась на карету, в которой везли Мая, выпрягла лошадей и повезла ее по улицам, крича: «Май и свободный голос!»

Мошка живо представила эту сцену, как отец сидит в карете, смущенный и растерянный.

— Герцог отдал приказ стрелять по толпе, — продолжал Ток. — Было много раненых и десять убитых. Той же ночью я вывез Квиллама Мая из Манделиона в своей личной карете. Я спас ему жизнь, хотя и не ждал благодарности. Думаю, он бы вернулся в Манделион, если бы не видел, как люди идут за него под пули. Больше он не появлялся в Манделионе, но книги его продолжали выходить в свет, и каждая была еще яростней и опасней прежних. Мы сжигали все, что находили, но, как бы мы ни старались, такие люди, как твой знакомый, Пертеллис, везли книги контрабандой, переписывали от руки, заучивали наизусть и пересказывали другим.

Ток пристально посмотрел на Мошку, словно желая проникнуть взглядом в самые глубины ее разума.

— Квиллам ведь умер, да? — спросил он.

Мошка кивнула.

— Я так и знал. Уже четыре года не было ни одной новой книги, прекратить писать его могла заставить лишь одна вещь.

Ток отвел взгляд от Мошки с легким недовольством, почувствовав, что она для него — слишком крепкий орешек.

— Скажи, у тебя есть братья?

— Нет, и сестер тоже. Я — это все, что от него осталось.

— Хорошо. Будь у Квиллама сыновья, они бы пошли в него, и тогда бы нас ждали большие неприятности.

Мошка Май ничего не сказала на это. Мэбвик Ток, взглянув в ее угольно-черные глаза, увидел там нечто, недоступное его пониманию.

Он собрался было уйти, но затем встрепенулся.

— Кэвиат! — позвал он.

В коридор вошел молодой Книжник с подрагивающими щеками, ведя на поводке Сарацина в кожаном наморднике. Отважный гусь потерял несколько перьев, а на боку у него чернел след от сажи, но гордая осанка никуда не делась.

— Не думай бросить своего гуся на нас, — сказал Ток.

И, выходя из коридора, кисло улыбнулся Мошке.

Мошка взяла поводок Сарацина, перекинула через плечо мешок и пошла вслед за Клентом из дворца. В мешке лежало пальто Клента и ее одеяло. Теперь, когда Сарацин снова был с ней, никакая ноша не казалась тяжелой.

— Что теперь? — спросила она Клента.

— Теперь, несмотря на превратности судьбы, у нас есть шанс покинуть Манделион живыми. Шагай, не мешкай.

Привратники выпустили их за ворота, даже не взглянув в их сторону.

Город был охвачен духом празднества. Начавшийся Молитвенный час разлился по всем улицам, точно река после ливня, и множество людей радостно звонили в колокольчики из окон. По всему забору вокруг Западного шпиля были насажены на пики турнепс и свекла с грубо вырезанными рожицами и соломенными волосами. Мошка догадалась, что так горожане показывают свое отношение к герцогу.

Повсюду были видны следы недавних бунтов. Пара мальчишек в помятых широкополых шляпах выковыривала ножом пули из стен. На старой рыночной площади чернел сожженный паланкин с обгорелым человеческим трупом в кресле. Ужаснувшись в первый миг, Мошка быстро разглядела, что это не труп, а статуя герцога: под черным париком, облепившим голову, точно осиное гнездо, виднелась голова из белого мрамора, местами потемневшего от копоти.

— Мистер Клент, — сказала Мошка, — мы ведь все сделали правильно, да? Предотвратили войну, остановили Птицеловов? Почему же на нас повесили всех собак?

— Такова привилегия сильных — обвинять тех, кто слаб. Будешь старше и мудрее — вспоминая этот день, удивишься не тому, что нас выгнали из города, а тому, что нас отпустили живыми. Шагай, шагай.

Мошка подумала о мрачных предводителях гильдий в длинных париках, чья власть в одночасье досталась бандиту с большой дороги, и поняла, что ничуть не сочувствует им. Даже больше, она только рада.

— Мистер Клент, — сказала она, — а ведь правда, что у леди Тамаринд были карманные часы в форме пистолета?

— Я тоже об этом подумал.

— Может, стоило рассказать об этом?

— Нет, мадам, я не намерен сообщать Книжникам, что один из их лучших людей упустил сестру герцога, потому что она угрожала ему часами. Не думаю, что им это понравится.