Варвара Мадоши - Драконье Солнце

Мне вдруг показалось, что это бабочка порхает над языками огня. Над диковинными цветами. Да, точно… бабочка, как же я раньше не понял?… Красная бабочка с черными пятнышками — словно божья коровка.

Жаркий, солнечный сентябрьский день. Мама взяла меня на ярмарку — тогда, когда отец еще был жив, она чаще и подолгу оставалась дома, и проводила больше времени со мной и с Раей. До ярмарки мы добрались в подводе нашего богатого соседа-крестьянина. Мне очень захотелось поглядеть на кукольный спектакль, который разыгрывали скоморохи на площади. Мама строго сказала: «Смотри, Райн, но придется возвращаться пешком». Я пожал плечами — пешком так пешком! Подумаешь, напугала… Мне было пять лет, и я мнил себя великим ходоком. Во всяком случае, ходил я гораздо лучше папы.

В общем, час я грыз сахарного петушка на палочке, глазел на Петрушку в пестром колпаке и чувствовал себя совершенно счастливым. А потом мама сказала: «Ну все, пора. А то не успеем до темноты».

Мы пошли.

От ярмарки до нашей деревни было недалеко, мили две, наверное, может, чуть больше. Я имею в виду наши мили, шляхетские [28] Под «шляхетскими» милями Райн, вероятно, имеет в виду старорусские, которые насчитывали приблизительно 7,5 км (примерно столько же — географическая, немецкая миля). Английская миля — 1,4 км. . Но для натруженных ножек пятилетнего малыша — целое путешествие. Под жарким солнцем, которое и не думало смирять свой пыл, пусть даже перевалило за полдень. К тому же и одет я был «празднично»: в бархатные штанишки и рубашку с широким воротником — тетушка Ванесса настояла. Мама разрешила мне отстегнуть воротник (хотя сама не поддалась искушению снять чепец, ибо дома всегда одевалась как добропорядочная матрона), но на руки меня так ни разу не взяла. Мы останавливались много раз, но все-таки в итоге доплелись. Я дошел. Сам…

Потом, лет в одиннадцать-двенадцать, когда мамы уже не стало, я, бывало, в ярмарочный день успевал проделать путь до ярмарки и обратно раза три через холмы, напрямик: подряжался таскать грузы для наших мужиков. Дело не дворянское, конечно, но за него платили, а деньги были нужны…Особенно когда Рая болела. А болела она часто.

Мы присели отдохнуть под дерево, и я, наблюдая, как ползет по моей загорелой исцарапанной ноге божья коровка, спросил: «А почему Божья коровка вообще прилетает на землю?… Ведь говорится же в считалке, что у нее на небе деточки». Мама взъерошила мне волосы и сказала (голос у нее был низкий, грудной, с едва заметной хрипотцой): «Потому, Райни, что коровке тоже надо кушать. Она ведь, хотя питается божьей росой, но и роса тоже только на траве выпадает. А стало быть, ей и себе, и деточкам надо прокорм на земле искать, а не на небе». «Мам… а коровка — она божья… но какого Бога?… Их же много, Богов…» «Наверное, общая», — Мама прижала меня к себе. Нога моя дернулась, красная капелька божьей коровки сорвалась и улетела. «А они не передерутся? Она же маленькая…» «Ну, во-первых, коровок много, на всех хватит. А во-вторых, станут тебе боги из-за какой-то коровки ссориться… Им достоинство не позволит». «Как наше, шляхетское?» «Ну да, как наше…»

…Нет. Кажется, я не столько вспомнил этот разговор, сколько придумал прямо сейчас. Мама была не охотницей говорить о богах. Скорее всего, она просто ответила бы что-то вроде: «Не касайся этого Райни, малыш. А то не вырастешь». «Почему?» «Не дадут». Это если бы вообще не ограничилась коротким: «У тебя есть силы разговоры разговаривать? Значит, пойдем уже».

Я встал и пошел. Точнее, попытался. В этом месте было некуда идти. Все заволок серый туман с гор… серый — будто дым от костра. Пепелища. Да нет, это и есть дым. Он пахнет гарью. Где-то в этой гари потерялись папа и мама, я непременно должен их найти, или Рая будет плакать, а тетя Ванесса будет укоризненно смотреть на меня… Ну же, Райни, встали и пошли ножками…

Вокруг скользили тени: родители, здоровые и счастливые, в окружении чужих детей Рая протягивает мне чашу воды… Тетя Ванесса укоризненно смотрит на меня, качая головой.

Последняя тень не ушла просто так — я попытался погнаться за ней, и она еще несколько раз мелькнула вдалеке. В руки не далась — наверное, потому, что мне так и не удалось сделать даже несколько шагов. Зато возник наш фамильный склеп… просто каменный короб, украшенный, если это можно так назвать, грубой лепниной. Древняя, чтоб ее… Я плакал и скребся в тяжеленную деревянную дверь, просил, чтобы открыли… Они меня не пускали: те Гаевы, что были прежде, и тетя Ванесса, и родители. Они говорили, что я уже умер, и что мне не место с ними — они-то живы… «Вы умерли! — кричал я. — Пустите меня к вам!» Но родичи, наверное, чем-то заложили дверь изнутри: как я ни бился о тяжелые створки — и плечом, и головой, и всем телом — открыть мне не удавалось.

Убей себя об дверь, ага…

Потом я просто упал на землю и лежал без движения. Если бы тени вздумали выйти ко мне теперь, я бы даже не посмотрел на них. Они могли делать со мной все, что им заблагорассудится.

Рядом с моим лицом на каменном полу остановились босые ноги. Потом шаманка присела на корточки. В моем сне она снова была без одежды, как тогда, на башне. Но не обнаженной — все ее тело ковром покрывали чернокрылые бабочки в красную крапинку. Противно, наверное…

— Что с тобой? — спросила она участливо. Ее глаза смотрели только с любопытством — ни гнева, ни алчности. — Я могу помочь тебе?

— Нет, красавица, — я улыбнулся ей разбитыми губами… когда успел разбить?… — Это я должен помогать тебе, а не наоборот.

— Я поймаю тебя, — пообещала она, протянув мне руку.

— Конечно, поймаешь, — я схватил ее ладонь и рывком поднялся. — Но еще не сейчас.

Мы стояли все на той же равнине, только и костер, и Альбас, и сумасшедшая, бесследно исчезли, а туман стал гораздо плотнее и растекся в какую-то бесконечную плоскость без высоты и времени. Только деревья, вдруг ставшие серебряными, тихо шелестели металлической листвой. Да, еще Драконье Солнце… я знал, что оно восходило там, в вышине, за туманом.

— Я буду звать духов, — сказала шаманка. — Раз уж ты оказался здесь… стой спокойно и не мешай.

А может быть, сказала она совсем другое. Все это было как во сне, причем я не был уверен, что сон снится именно мне.

Госпожа Шварценвальде вытянула руки вперед. Крапчатые бабочки сорвались с запястий и широкими шуршащими лентами размотались вперед, в туман. Нет… какие бабочки! Вороны. Самые настоящие вороны. Черные, хищные, лесные птицы. С громким карканьем, будто на кладбище, они пропали где-то вдалеке.

— И что дальше? — спросил я.

Шаманка только насмешливо посмотрела на меня.

В следующий миг она шагнула вперед, протягивая руки… и вот уже рядом с ней стоят двое… двое… нет, не получится найти верное слово. Наверное, если бы я знал их живыми, то смог бы и теперь углядеть хоть что-то, но я видел их только куклами, и чем-то вроде кукол они для меня и остались: просто силуэты в человеческий рост, слишком пестрые, чтобы на них можно было смотреть без рези в глазах. Кроме того, силуэты эти были совершенно одинаковые. Мне почему-то казалось, что душа девочки должна хоть как-то отличаться от души мужчины.