Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

Я была безумно рада тому, что Эллоиссент выжил. Это позволяло мне расстаться с чувствами к нему совершенно безболезненно, иначе угрызения совести не позволили бы так легко отпустить любовь.

Но любовь — любовью, а делать-то что? Схватить сына на руки и, пока не расцвело, сбежать отсюда?

Куда?

Далеко ли они дадут мне уйти — Миарон с Сиобряном? К тому же я уже пыталась перед свадьбой сбежать и хорошо помню, чем это закончилось. Так тогда у меня не было такой драгоценной и тяжкой ноши. И у моей матери сбежать не получилось. Ни у одной женщины не выйдет, потому что истина жестока и проста: нет честных дорог для женщины в мире мужчин.

Выбор у меня таков: могу попытаться сбежать с сыном от Миарона к мужу или попытаться сбежать от мужа с сыном и Миароном. Третьего не дано.

Вот, казалось бы, ну, чего тут думать? Всё так прекрасно-романтично! Влюбленный учитель умыкает бывшую ученицу из-под носа царственного нелюбимого супруга, в надежде искупить вину, получить прощение, завоевать любовь? Все разногласия забыты, и вот уже звучит над миром Песнь Торжествующей Любви.

Но…

«Не доверяй ему!», — кричал разум. — «Где-то тут есть скрытый мотив и этот мотив — не любовь. Такие, как Черный Кот, не рискуют жизнью из-за глупых сантиментов. Тут что-то более весомое. Власть, либо деньги, возможно и, весьма вероятно, месть. Любовь для оборотня может быть средством, может быть вкусной приправой — но никак не основным блюдом. Не позволяй ему вслепую использовать себя. И не верь сладким речам».

Утро началось с голодного крика Лейриана. Подхватив ребёнка на руки дорогу до кухни я, хвала Двуликим, нашла самостоятельно, но оказалось, что разобраться с бутылочками, сухими порошками и водой у меня нет шансов. Вода проливалась, порошок рассыпался, и даже огонь, вот парадокс, не желал разгораться.

Я вся издёргалась и тянула время, как могла, в надежде, что Миарон рано или поздно явится на кухню и поможет.

Расчёт оказался верным. Так всё в итоге и вышло.

— Доброе утро, — насмешливо блеснул белыми зубами оборотень. — Как непривычно видеть тебя в роли неуклюжей домашней капуши, моя смертоносная куколка.

Отбросив с глаз взмокшую чёлку, я глянула на него исподлобья:

— Никогда не думала, что скажу это, но… я рада тебя видеть.

— Дорогуша, ты ведь не рассчитываешь, что я стану возиться с твоим младенцем?

— Рассчитываю. На кого же ещё мне тут рассчитывать? Я в полном отчаянии. Все эти склянки-банки-поварёшки… Я не умею готовить, Миарон. Совсем.

— Ладно. Для тебя все, что угодно, любовь моя. Ты ж из меня верёвки вьёшь.

Следуя чётким рекомендациям я приготовила первую в моей жизни бутылочку с молочной смесью и истошный голодный детский крик наконец-то смолк, сменившись довольным чмоканьем.

Присев на край стула, я глядела на полные щечки и причмокивающие губки сына, с ужасом пытаясь представить, как я с этим справлюсь — пелёнки, детский рёв, кормление через каждые два часа? Потом всё сначала, по кругу… Я привыкла решать серьёзные проблемы, но возиться с младенцами?.. Не имея возможности отвлечься ни на минуту?

Как я с таким справлюсь?!

Почувствовав прикосновение Миарона у себя на плечах, я вздрогнула.

— Мне знакомо это выражение на твоём лице, — голос его прямо-таки сочился сарказмом. — Чем ты недовольна на этот раз?

— Всем, — дёрнула я плечом, освобождаясь от его руки.

— Слишком абстрактно. Поконкретнее?

— Собой.

— Не хочешь поделиться, что именно вызывает в тебе гнев?

— Поделиться? Зачем? Чтобы ты в очередной раз надо мной посмеялся?

— Я сегодня не расположен к бурному веселью. Рискни.

Я молчала, не столько из упрямства, сколько попросту не зная, что сказать.

— Может стоит попытаться догадаться самому? — вновь заговорил он. — Тебя угнетает необходимость быть… просто женщиной? Материнство — это же венец женственности. Всё то сокровенное и сильное, что отличает вас, женщин, от нас, мужчин. Возможно, ты скучаешь по своему царскому скипетру и легиону служанок в придачу, готовых в любую минуту избавить тебя от забот насущных и взять их на свои плечи? Ведь это бесспорно удобно, родить ребёнка и сбагрить его нянькам, видеть его только по утрам и вечерам, когда он уже или ещё спит?

Мне померещилась, или в голосе Миарона прозвучал гнев?

— Желаете, чтобы я нанял няньку для вашего сына, ваше величество?

— Я бы не отказалась. Я не справлюсь с Лейрианом одна. Я не могу…

Наши взгляды встретились:

— Не можешь? — привычная вкрадчивая мягкость в голосе Миарона не предвещала ничего хорошего. — Или не хочешь ? — голос его зазвучал жёстче. — Неужели управиться с одним младенцем сложнее, чем убивать? Чем приносить жертвы десятками или даже сотнями? Неужели приготовить ужин для любимых людей труднее, чем интриговать и строить козни? Неужели участь матери семейства труднее доли Чёрной Королевы, Одиффэ?

Миарон умел задать вопросы. Впрочем, у него не отнять и умения давать жестокие, уничтожающие ответы.

В самом деле, разве не этого я хотела? Не этого добивалась — иметь дом, где я могла бы сама заботиться о моем сыне?

В том то все и дело, я никогда не задумывалась о возможности иметь детей! До того самого момента, как я взяла на руки Лейриана я всей душой презирала глупых, зависимых от мужской воли домохозяек, занудливых, назойливых и слабых. А теперь вынуждена стать одной из них — руками, занятыми младенцем, не повоюешь и заклинания не сотворишь. Это чувство полной зависимости, беспомощности… оно угнетало.

— Как странно слышать эти вопросы именно от тебя, — покачала я головой. — Убивать я умею, Миарон, ты знаешь — сам меня научил. А вот готовить кашу и чай, вытирать сопли и изображать из себя влюблённую идиотку….

— Пришло время научиться и этому, — невозмутимо парировал он. — Убери это постное выражение со своего лица. Оно тебе категорически не идёт. Готовить, стирать, менять младенцу подгузники — с этим справлялись и будут справляться тысячи женщин под Тремя Лунами. Раз это получается у многих из тех, кто не блещет никакими талантами, неужели же ты не сможешь? Подумай лучше вот о чём: этот мальчик — он весь твой, без остатка. Тебе не придётся отдавать его чужим людям. Ты сможешь растить его так, как захочешь, научишь тому, чему сама решишь. Ни няньки, ни мамки, ни кормилицы между вами не встанут. Вас свяжет настоящая, подлинная любовь, истинная привязанность, не ограниченная правилами дворцового этикета. Ты можешь стать для него настоящей матерью, Одиффэ, а не далёкой лунной дамой, как принято среди королей.

— А если я не справлюсь? Если сделаю что-то не так?

— Твоя любовь к нему этого не допустит.

Я редко осмеливалась глядеть ему в глаза. Слишком пугали меня эти постоянно меняющиеся зрачки, способные в одно мгновение быть вполне человеческими, а уже в другое превращаться в острые звериные кровожадные клинки, вытянутые узкой черной змеиной лентой.