Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

Король Дик*Кар*Стал Фибриан II своему наследнику, Сиобряну Дик*Кар*Сталу оставил государство загаженным, как свинарник. Страна утопала в нищете, народ подыхал с голоду.

Правление Сиобряна было куда более успешным, чем правление его папеньки, которого на моей родине иначе, как Милосердным, не называли, а вот последнего Дик*Кар*Стала в Эдонии не жаловали. Величали извергом, некромантом, мерзким колдуном, мужеложцем. Все перечисленное было истинная правда, но возмущало эдонийских политиков не это, а то, что с приходом к власти амбициозного Сиобряна умерла надежда сделать Фиар одной из своих провинций, лишить его суверенитета и государственности.

Вот за такого нехорошего человека моя приёмная матушка меня и сосватала.

За обедом мы с Его Величеством мужем не перекинулись ни словом, ни взглядом. Хотя я, говоря по правде, не переставала украдкой за ним наблюдать. Во всем дворцовом разноцветном курятнике Дик*Кар*Стал был единственным однотонно-тёмным пятном, на котором приятно было остановить взгляд.

После обеда я удалилась в свою комнату.

— Разберите постель, я хочу лечь, — велела я служанке.

— Но Ваше величество, — возразила она мне, — при дворе не принято спать днём.

— Постелите немедленно.

— Но…

Спустя секунду я с удивлением осознала, что сжимаю пальцы на тонком девичьем горле.

Находясь в такой опасной близости от её жаркого тела, я чувствовала головокружение, прямо-таки осязая на языке вкус страха и крови. Страх, словно навязчивый аромат духов расходился ароматными волнами.

— Государыня, что… что вы делаете?

Действительно, что я делаю?

Это всё её кровь. Это она заставила меня потерять голову. Кровь, пульсирующая в её венах, булькающая в её сердце. Сладко осознавать, что стоит разодрать ногтями белую нежную кожу, как кровь, алая и горячая, прольётся и напитает моё темное демоническое начало. А боль послужит вкусной приправой к пиршеству.

Моё лицо и лицо моей жертвы разделяли какие-то жалкие миллиметры. Несчастная побледнела от ужаса, на лбу под её белым чепчиком выступила испарина. Пряди волос, выбившиеся на волю, взмокли.

Чтоб Слепому Ткачу подавиться Мечом Света!

— Пошла вон! — рявкнула я, резко убрав руки и отступая.

— Простите, госу…

— Вон отсюда! Немедленно!!!

Искушение убить её, прямо сейчас, осушив сосуд до дна, было велико.

Почему нет? Почему я не могу взять то, что хочу?! Кто такая эта безродная дерзкая и глупая девчонка, чтобы я мучилась от жажды, иссыхая от голода? Вряд ли Дик*Кар*Стал станет возмущаться моим поступком, он ведь считает меня демоном, а демонам положено убивать людей.

Я могу осушить её, как стакан с вином. Я имею право — древнее право сильнейшего. Осушить, потом спалить, оставив лишь жирный липкий пепел и воспоминания…

Благие Боги, ну и дела! Я только что чуть не убила человека потому, что он не расстелил мне постель?

Служанка тряслась, словно осенний лист, прижималась к стене, боясь пошевелиться. Что ж ты видела на моём лице, девочка, что тебя эдак всю перекосило? Как отразилась в моих глазах твоя смерть? Ты ведь её в них прочитала, правда?

— Как тебя зовут? — обратилась я ней, стараясь спокойным голос унять страхи.

Убедить, что всё, ей привидевшееся, было лишь миражом. Неправдой.

— Пэйс, ваше величество, — ответила она мне дрожащим, еле слышным, голосом.

— Никогда не перечь мне, Пэйс. А теперь выполни свою работу и иди.

Пока Пэйс взбивала подушки, перины, одеяла, она старалась не смотреть в мою сторону. Выполнив, что велено, поклонилась и принялась пятиться к двери.

Вскоре я осталась в одиночестве, вольная сколько угодно размышлять над тем, почему, убивая людей, я испытываю угрызения совести? Разве, убив эту девку, у которой разума хватало только на то, чтобы голову чепчиком покрывать, я согрешила бы больше, чем грешат люди, убивая свинью для своего пропитания? Если убийство невинного — грех, то тогда все люди заядлые грешники, ведь свинья, овца, корова куда невинней любого представителя человеческого рода. Почему человеку для пропитания можно резать зверя, а демону человека убивать — нельзя? Почему одно нравственно, а другое — нет?

Нравственность вообще понятие относительное, созданное человечеством. Я же, если верить Дик*Кар*Сталу и Чеаррэ, не человек вовсе. Тогда почему я добровольно следую созданным людьми правилам? Почему, сколько бы я не уговаривала саму себя, что-то во мне говорит: «Нет!» и «Нельзя»? Нельзя рвать человеческую плоть на части и пить человеческую кровь, даже если очень хочется. Нужно держать своего внутреннего зверя на коротком поводке, как бы не было это трудно.

Я не стану убивать людей без разбору, убивать без причины. Потому что я, рожденная чудовищем по воле богов и людей, считаю это неправильным и аморальным.

В задумчивости я взяла графин и выплеснула из него вино в очаг. Пламя взвилось, стремясь поглотить легкогорючий спирт. Я взглядом препятствовала ему.

Пламя стремилось лететь вверх, а я мешала.

Шипя, оно ярилось, но медленно оседало, пока не прижалось к дровам, напоминая послушную собаку, льнущую к хозяйской ноге.

Не многие под Тремя Лунами способны взглядом разжечь пламя. Ещё меньше тех, кто способен взглядом огонь загасить.

А я, как выяснилось, могу.

— Государыня, — в распахнутую стражей в золотых плащах дверь вплыла леди Шарлин. — Пора одеваться к ужину.

— У меня нет желания спускаться вниз, пусть подадут ужин сюда. И принесите мне книги, содержащие легенды о Литуэли.

— Но Его Величество собирается представить вам двор, придворных дам, которых к вашему прибытию специально отбирали с особенной тщательностью.

Ткач, как приятно быть королевой! Даже ужин, и тот пропустить нельзя.

Дворец весь день плавился под жаркими лучами солнца. Сейчас опустившееся к горизонту дневное светило рисовало на полу галереи золотистые полосы. Разогревшийся воздух благоухал цветами.

Как только мы с Дик*Кар*Сталом заняли свои места весь двор приступил к трапезе. После ужина начался официальный приём, и я была вынуждена созерцать череду новых лиц, слышать новые имена, из которых в памяти не удерживалось ни одно. Ну какое мне дело до Главного Казначея, маршала Фиара, министра внутренней и внешней политики? За государственными мужами хлынула толпа юных дев, одна прекрасней другой. Открывшаяся картина могла очаровать ценителя всех типов красоты: блондинки со сверкающими голубыми глазами, брюнетки с томным взглядом карих, как у оленей, глаз, подвижные шатенки, темпераментные рыженькие бестии — все они, чередой, подходили с ложно стыдливым видом, приседали в знак почтения и повиновения, но, отступая в сторону, отбрасывали ложную скромность, принимаясь отчаянно строить глазки мужчинам. Наблюдать за этим было забавно.