Лев Вершинин - Хроники неправильного завтра

Лица борцов были необычайно мягки. Здесь, в горах, суровость, казалось бы, намертво въевшаяся в них, стала менее заметной. Может быть, потому, что победа была так близка? Или оттого, что даже сюда, за десятки километров, доносился из города тихий мелодичный перезвон?

А Ладжок замолчал, и Андрей с сожалением щелкнул в кармане кнопкой магнитофона. Сказка кончилась. Глаза даоченга сузились и вспыхнули:

— Борцы Дархая! В наших рядах сегодня незримо идет прекрасная Кесао-Лату, и нам выпала честь прервать сон Хото-Арджанга! С нами память наших дедов, в наших сердцах сияют идеи квэхва, рожденные Любимым и Родным!

«Но танк здесь все равно не пройдет, — подумал Андрей, — даже с помощью идей квэхва…»

— Ошибаешься, Далекий Брат, — Ладжок откликнулся тут же, словно угадал его мысли. — Идеи квэхва двигают горы.

Как бы то ни было, Барал-Гур идеально укрепила сама природа. Пехота, вооруженная автоматами, еще могла преодолеть пропасть по узеньким, почти незаметным тропинкам. Но на той стороне ее ожидали многие сотни метров колючей проволоки, минные поля и замаскированные, окованные бетоном пулеметные гнезда. У ворот Барал-Гура стояла гвардия Чертога Блаженств.

Андрей знал, что если война на Дархае не закончится в ближайшие сутки, то «полосатые» получат подкрепление: новые десятки «Саламандр», а возможно, и кое-что похлеще. Время текло в пропасть. Оно работало на Империю.

После беседы с послом Хаджибуллой Любимый и Родион тоже понимал это. Он не вполне уяснил значение несколько раз употребленного собеседником слова «квота», по одно уразумел твердо: через сутки отчаянные призывы Бессмертного Владыки будут услышаны его Большими Друзьями. Борьба затянется, а страна и так на пределе. Короче говоря, пропасть следовало форсировать, а возможностей для этого даже здесь, в самом узком ее месте, не было. Сквозь болота и горы прошла пехота, три легких танка и «тристасороковка» Андрея Аршакуни. Саперы подоспеют через неделю. Если подоспеют вообще.

Когда-то, в училище, курсант Аршакуни мечтал о подвигах. Таких, чтобы все окружающие — по крайней мере, посвященные в тайну его службы, — уважительно хмыкали, услышав имя Андрея. К последнему курсу мечты развеялись. «Война есть взаимодействие тактических единиц, образующих единое стратегическое целое», — это аксиома, а с аксиомами не спорят. Но сегодня подвиг был близок. Если бы каким-то чудом «тристасороковка» смогла перенестись на тот край провала, ворота Барал-Гура были бы вскрыты. Даже самая мощная имперская артиллерия не помешала бы лейтенанту Аршакуни раскромсать вдоль и поперек укрепрайон и проложить дорогу отборным ченгам

— дивизиям друга Юх Джугая.

Андрею было досадно до слез: «тристасороковка» могла многое, но летать она не умела. Знал об этом и Вождь. Но десять ченгов, сто тысяч борцов терпеливо ждали приказа. В отличие от Вождя борцы не сомневались ни в чем. Светоносно озаривший поля сражений полководческий гений Любимого и Родного не мог не указать единственно верный путь.

Внезапно, раздвинув первую шеренгу борцов, к краю пропасти подошел дряхлый старик в истрепанной накидке монаха. Выцветшими глазами посмотрел он на Любимого и Родного и негромко проговорил:

— Но и так еще завещал Хото-Арджанг: придет день, когда плоть и кровь верящих снимут заклятье с пропасти!

Слова еще звучали, а старик уже исчез, словно его и не было…

С криком: «Дан-дай-дао-ду!» ченги двинулись к обрыву. Они шагали в пустоту, как стояли, — рядами, повзводно, вместе с десятниками, сотниками, птицами токон на багровых древках. Только автоматы оставались там, где только что стояли борцы, — оружие пригодится сыновьям. И еще не шли вперед командиры, начиная с кайченгов, потому что они были обучены руководить, а еще девять лет назад Любимый и Родной сказал: «Без командиров не решить ничего!»

Каждый, проходивший мимо Вождя, смотрел на него с любовью и восторгом. Любимый и Родной пытался поймать все взгляды, ответить на последние невысказанные слова — и борцы исчезали, улыбаясь.

Нагромождение тел росло слой за слоем. Пропасти уже почти не было, когда в абсолютной тишине А Ладжок произнес:

— Смотри, Далекий Брат: идеи квэхва двигают горы!

Любимый и Родной обнял Ладжока за худенькие плечи. Он не сказал ни слова, но юный даоченг ощутил биение жаркого сердца Вождя и понял вдруг, ясно и неотвратимо, безусловно и навсегда, что отныне Любимый и Родной верит ему, как одному из самых первых своих учеников, тех, кого уже не осталось в живых.

— Далекий Брат, — Юх Джугай неотрывно смотрел в глаза Андрею. — Нет больше преград перед Армией Свободы. Впереди Барал-Гур. Не медли ни минуты!

Преграды действительно не было. Люди уже не падали, они просто укладывались — кто вверх лицом, кто вниз. Андрей протер глаза, но страшный мираж не рассеялся: живой мост шевелился. Время от времени кто-то из первого слоя сдавленно кричал: «Дай-дан-дао-ду!».

— Не медли же!

Андрей на секунду представил, как воздушная подушка «Т-340» превратит в бесформенное месиво этих кричащих, копошащихся, устраивающихся поудобнее людей. Стало жутко. Он попытался что-то сказать, но Вождь уже шел к людям. Перед тем, как лечь рядом с ними, среди них, он обернулся:

— Миньтаученг А Ладжок! Ты ворвешься в Барал-Гур на броне. Исполняй приказ!

Ладжок мученически скривился, негнущимися пальцами достал пистолет и, уперев ствол в спину остолбеневшему Андрею, прошипел:

— Пошли, Далекий Брат! Ченги ждут…

И действительно, три оставшихся ченга были готовы к атаке. Андрей почти упал на ставшее жестким сиденье и, не открывая глаз, включил двигатель. Мотор ровно заурчал…

ОМГА сообщает:

…Магистр медицины и гомеопатии ди Монтекассино утверждает: «Только плод ла вернет вам молодость и здоровье!»

…Конференция по проблемам использования боэция возобновила работу. На повестке дня — обсуждение пакета предложений по организации совместных разработок.

…Группа «Мнемос» опубликовала в центральных газетах ЕГС манифест-декларацию, где утверждает, что только последовательная депортация нежелательных элементов может способствовать появлению «нового человека».

…Дальнейшее развитие получают идеи национального примирения на планете Дархай. Теперь оно пришло и в древний город Барал-Гур…

Дархай. Барал-Гур.

11 день 9 месяца 1147 года Оранжевой Эры.

Люди бегут по разным причинам: кто-то от инфаркта, кто-то от неразделенной любви, кто-то от врагов, а иные только делают вид, что убегают.

Прославленная мозаика Высшего Чертога была разбита вдребезги, и радужные осколки смальты хрустели под рифлеными подошвами сапог…

Проснись Хото-Арджанг в своем хрустальном покое на Белой Вершине, он посмеялся бы над возней пигмеев, суетящихся на узеньких улочках священного города. Тысячи вчера еще благообразных сановников, жрецов, знахарей бестолково метались, выволакивая из домов набитые чемоданы и тут же бросали их, словно только сейчас сообразив, что рухлядь, вынесенная на улицы, потеряла всякую цену. Подлинной ценностью была ныне только жизнь, да и та стоила совсем недорого. Единственными настоящими мужчинами в Барал-Гуре оказались евнухи Чертога Блаженств. Они были первыми, кто вспомнил, что в городе есть еще более слабые существа…