Роман Суржиков - Стрела, монета, искра

Джоакин извлек драгоценную страницу, осторожно развернул и принялся читать.

Понятное дело, шла речь о том, какой шикарный и богатый прием устроил владыка Адриан, что за расчудесная знать собралась, какие все были красивые и благородные… Вельможи — большие любители похвалиться друг перед другом. Хармона вовсе не интересовала заметка. Цель была в другом: заставить Джоакина лишний раз перечесть лестное описание леди Аланис. Причем вслух, чтобы парень сам себе проговорил все эти витиеватые красивости. Джоакин действительно увлекся: стоило ему добраться до упоминания леди Альмера, как глаза загорелись, голос наполнился вдохновением. Однако, читал он, как и прежде, скверно: спотыкался о слова, в которых имелось больше семи букв, и с трудом, в два-три захода, преодолевал их. Слово "нас… след… ница" в итоге покорилось ему, "перв… воро… вород… родная" составила серьезное препятствие, а эпитет "неприз… непервз… неперевез… проклятье какое-то!.. непревзведенная!" поверг молодого воина в смятение, близкое к панике. Хармон расхохотался.

— Слышала бы леди Аланис, как изящно ты о ней читаешь!

— Читайте сами, — обиделся Джоакин, спрятал страницу в карман и ушел.

Полли цвела и благоухала, словно майская сирень. Ее радовало все вокруг. Солнце было нежным, дождь — уютным, луна — мечтательной, Звезда — по-особому прекрасной. Дорога шла гладко, еда выходила — пальчики оближешь. Полли радовалась новым местам, встречным людям на тракте, улыбалась путникам и желала счастливой дороги. В полнейший восторг ее привела кобыла. Хармон отдал Полли до поры одну из трофейных лошадей, отнятых у своры сира Вомака. Прочих он собирался продать в Солтауне, а самую красивую — игреневую, с белыми отметинами на ногах — решил приберечь и позволил девушке ездить на ней. Вскоре, правда, пожалел об этом: Джоакин продолжил свои уроки верховой езды, Полли быстро училась, и вскоре парочка, оседлав коней, уже по полдня пропадала в полях, далеко обогнав остальной обоз. Возвращались они неизменно счастливые, перехихикиваясь, щеки парня розовели, у Полли сияли глаза. Спрашивается, какой толк от охранника, который разгуливает с девицей вместо того, чтобы быть при хозяине? Хармон подумывал устроить Джоакину взбучку, но понял, что Полли сочтет его злым и придирчивым, а этого не хотелось. Девушка и без того почти не обращала внимания на Хармона со дня памятного поединка. Презирает за трусость и ложь?.. Или просто все ее силы уходят на красавчика-воина?.. В любом случае, неприятно и досадно.

Хармон загонял ревность в темный угол души и твердил себе: ничего, дайте срок. Время мне на руку играет.

Ближе к Солтауну торговец стал замечать, что Джоакин не отказался бы побеседовать с ним. При случае, воин садился около хозяина и бросал взгляды, будто с вопросом. Однако, Джоакин помалкивал, и это было весьма необычно. Остальная свита Хармона постоянно точила лясы. Доксет рассказывал военные небылицы; Вихорь бурчал, недовольный всем вокруг; Луиза отмечала, чем придорожные села отличаются друг от друга: у этих, к примеру, коровы черные, а у тех — пятнистые; тут вот церковь из рыжего кирпича, а там — оштукатуренная известью; колодец вот с "журавлем" — значит, неглубокий… Хармон видел, что все эти глубокомысленные беседы оставляют Джоакина равнодушным. Имелась у парня одна заветная, волнующая тема, которую не мог поддержать ни Доксет, ни Вихорь, ни даже Полли — один лишь хозяин. И Джоакин все чаще терся около него, поглядывал, хотя и остерегался заговорить самому, чтобы не наткнуться на новую насмешку.

Хармон избегал этой темы несколько дней, дал Джоакину поголодать. А после, на петлистой дороге среди холмов, что вращали крыльями мельниц, Хармон уселся на козлах возле охранника и сказал:

— Знаешь, они чем-то похожи. Угадывается одна порода: темные глаза, скулы резко прорисованы, а брови чуть изломаны, как от удивления. И запястья очень тонкие.

Джоакин сразу понял, о ком идет речь, встрепенулся.

— А кто красивее?

— Спросишь! Конечно, леди Аланис. Северная Принцесса рядом с нею — свеча против искровой лампы.

— Правда ли, хозяин, что они — родственницы?

— Да, хотя очень далекие. Они обе — рода Агаты, это говорит само за себя.

— Говорит?.. Что говорит?

— Темень ты! Рвешься в мир благородных, а ни черта про них не знаешь.

Джоакин умолк и засопел. Чуть погодя, Хармон смилостивился.

— Ладно, слушай. Первородные меж собою постоянно чем-то меряются: у кого мечи острее, замок крепче, земли просторнее, у кого в тайниках хранится больше Священных Предметов. Но главное, чем они похваляются, — это родовое имя. Наши Святые Праматери упомянуты в Писании в определенном порядке. На алтаре любого собора этот список тоже увидишь. Темноокая Мириам, за ней — Янмэй Милосердная, потом Величавая Софья, Светлая Агата, Елена, Глория, Сьюзен… ну, всех перечислять не стану. Важно то, что их всегда пишут одним и тем же порядком: первая — Мириам, последняя — Ульяна. Дальше еще говорится, что все Праматери в равной степени велики и святы, и ни одной из них боги не отдавали предпочтения… но дворянам начхать на эту приписку. Они решили меж собой: чье родовое имя стоит в Писании выше, тот, значит, и благороднее.

— Ну, это не тайна, — кивнул Джоакин.

— Ага. Вельможи никогда не упустят повода похвастаться. Тут у тебя с ними есть нечто общее… Так вот. Понятное дело, большинство семейств стараются улучшить свою кровь и взять невесту родом повыше, чтобы дети унаследовали ее имя. Скажем, потомки Сьюзен всегда не прочь жениться на барышнях рода Глории, еленовцы мечтают о невестах рода Софьи, софиевцы — о пра-правнучках Милосердной Янмэй. Это как разведение племенных скакунов: каждый заводчик старается раздобыть лошадку лучшей крови и получить от нее потомство.

— А что же род Агаты?

— Дело в том, что агатовцы в этой гонке не участвуют.

— Да ну!..

— Род Агаты стоит особняком. Они не спешат смешивать кровь ни с родом Софьи, ни даже Янмэй. Агатовцы считают, что их порода и без того самая лучшая. Шестьсот лет они правят Ориджином и всегда старались брать невест только своего же рода. Два века назад другая агатовская ветвь получила под власть Альмеру и установила ту же традицию. Потому родовые черты у агатовцев особенно хорошо заметны — как во внешности, так и в норове.

— И что это за черты? — жадно спросил Джоакин.

Давным-давно, при жизни своей в Алеридане, Хармону довелось составить мнение о потомках Светлой Агаты. Высокомерные спесивцы, уверенные, что оказали честь миру людей, родившись в нем. Тепла и душевности в них было чуть меньше, чем в ледяной статуе. Хармон-торговец примерно так и сказал Джоакину, только немного другими словами. Это ведь не ложь, верно?