Роман Суржиков - Стрела, монета, искра

Эрвин глядел на белку, в бисерные ее темные глазки, и точно знал: сейчас — лучший миг его жизни. Такого не было в прошлом и никогда не будет впредь. Все радости, пережитые прежде, — тусклы, крохотны, смешны. Он не хотел шевелиться, боялся даже дышать, чтобы не спугнуть этот миг вопиющего, бесстыдного, умопомрачительного счастья.

Да пошлют мне боги когда-нибудь еще хоть один такой же миг!

Когда Джемис вернулся с охоты, неся на плечах тушу олененка, лорд Эрвин Ориджин сидел возле горящего костра. У воина даже челюсть отвисла.

— Как вам удалось?..

— Пункт первый: я поднялся на ноги. Пункт второй: нашел сухих веток. Пункт третий: разжег огонь. Знаете ли, мне по вкусу масштабные планы.

— Вы… — Джемис сбросил тушу на землю и оглядел Эрвина с ног до головы. — Вы здоровы?..

Эрвин искривил губы.

— Ни капли не здоров. Я задыхаюсь после десяти шагов и с трудом поднимаю хоть что-то тяжелее собственной руки. Но я больше не умираю, вот в чем штука.

— Рад это слышать, милорд.

— Рады?.. — переспросил Эрвин.

— Вы сомневаетесь, милорд?..

— Садитесь, Джемис. Есть разговор.

Воин сел возле лорда, пес улегся между ними.

— Кое-что нам с вами нужно прояснить. Я выскажу свои догадки, вы ответите, прав ли я.

— Слушаю, милорд.

— Вы шли за нами, чтобы убить меня, верно?

Джемис глубоко вдохнул.

— Да, милорд.

— Но вас опередили. Вы услышали звуки битвы, а когда пришли на место, увидели братскую могилу. Вы решили, что я тоже погиб?

— Сперва — да, милорд… Но позже нашел ваш меч, и рядом с ним не было вашего тела.

— Тогда вы сочли, что я бежал с поля боя.

Воин не смотрел ему в глаза.

— Милорд…

— Не смейте лгать. Вы не кайр, но все еще дворянин!

— Да, я решил, что вы сбежали.

Эрвин кивнул.

— Благодарю за честность. Далее вы поняли, что вам не составит труда нагнать меня и убить — ведь с вами был Стрелец, он легко взял бы след. Однако вы не двинулись в погоню сразу же, а провели еще несколько дней на месте сражения. Похоронили тела — тяжелое и благородное дело. Чем еще вы там занимались?

— Спускался в ложе Дара.

— Из любопытства? Я понимаю.

— Не только из любопытства, милорд. Я нашел ваш меч, когда бродил по краю ложа. Видите ли… вы все-таки Ориджин, и я подумал…

Эрвин усмехнулся:

— Вернее сказать, понадеялись, что я все-таки не сбежал из боя, а был убит и упал в пещеру.

— Да, милорд. Подумал: вдруг так и было. Тогда я смог бы найти в ложе ваше тело и доставить его светлости.

— Доставить моему отцу?!

— Да, милорд.

Эрвин ужаснулся:

— О, боги! До Первой Зимы два месяца пути. Тело превратилось бы в жижу. Герцог стерпел бы зрелище, но бедная матушка лишилась бы рассудка от такого подарочка!

— Да, милорд, я немного поразмыслил и решил поступить иначе. Подумал, если найду останки, то похороню здесь, а доставлю его светлости только ваш меч. Позже его светлость мог бы прислать за вами людей…

— Если бы счел меня достойным захоронения в родовой усыпальнице, вы это хотите сказать?

— Милорд…

— Отвечайте!

— Да, милорд.

— Прекрасно. Ваша честность радует меня все больше. Итак, вы полезли в ложе и не нашли там никакого тела.

— Верно, милорд.

— Логично предположить, что вы вернулись к изначальной версии: лорд-неженка бежал из боя.

— Да, милорд.

— Тогда вы пустили по следу Стрельца, и пес без труда привел вас сюда. Вы нашли меня полумертвым, лежащим на этой вот поляне, и весьма удивились тому, что я ранен. Недолго поколебавшись, решили помочь мне, что и выполнили со старательностью, за которую я вам весьма и весьма благодарен.

— Да, милорд.

Воин выглядел хмурым и напряженным. Пес, всегда понимающий его настроение, тревожно навострил уши.

— Полагаю, ваши понятия о чести не позволили вам зарезать раненого. Теперь хворь отступила, скоро я наберусь сил. И вот мы подходим к самому насущному вопросу: что вы намерены делать, когда я окрепну и смогу держать меч?

Джемис опустил голову и долго, долго молчал.

— Я выполню то, что вы скажете, милорд.

Эрвин усмехнулся. Какая странная привычка выработалась: реагировать смехом на угрозу смерти.

— Хотите сказать, у меня будет выбор между мечом, кинжалом и арбалетом? Премного благодарю.

— Нет, милорд, вы ошибаетесь.

— Ошибаюсь?

— Не во всем. В большинстве правы. Да, я пришел ради мести. Лишиться плаща — никто в моем роду не знал такого позора. Да, я не убил бы раненого. И да, я хотел дождаться, пока заживет ваша рана. Вы все поняли правильно, милорд. Кроме одного: я не собираюсь мстить.

— Неужели?

— Я сделаю то, что прикажете, милорд. Захотите — останусь с вами, буду служить всю дорогу до Первой Зимы. Дорога нелегка, вам пригодится моя помощь. Захотите — уйду сейчас, и больше вы меня не увидите. Сомневаюсь, что вы потерпите рядом с собою такого вассала. Я бы не терпел.

Эрвин озадаченно свел брови.

— И в чем причина столь разительной перемены?

— Я был к вам несправедлив от самого начала. Вы не таков, каким кажетесь. Мне стыдно за все, что думал о вас.

— Как вы пришли к такому мнению?

Джемис закатал рукав рубахи. Вдоль предплечья шел глубокий порез.

— Изо всех своих поединков я выходил победителем, — сказал воин. — Мне ни разу не доводилось быть раненым. Глядя на вас, я захотел узнать, каково это.

У Эрвина отвисла челюсть.

— Вы порезали руку и посочувствовали мне?! Что за чушь! Вы — Джемис Лиллидей или переодетая герцогиня София?!

— Нет, милорд. Я влил в рану несколько капель сока змей-травы. И понял одно: тот человек, каким я вас считал, не дожил бы до моего прихода.

— Ах, вот оно что!..

Они помолчали.

— Мне бы пригодился спутник на обратном пути, — сказал Эрвин. — Если вы готовы служить лорду-неженке, у вас есть такая возможность.

— Рад служить Дому Ориджин, милорд.

— Имейте в виду, — отметил Эрвин, — я не верну вам плащ, пока не уверюсь, что вы его достойны.

— Ничего другого я и не жду.

С Того Самого Мига прошло десять дней.

Хворь отступала — бежала с поля боя. Лихорадка больше не возвращалась. Рана ныла на закате и перед рассветом, и в дождь, и чесалась во все остальное время, но это не шло ни в какое сравнение с прежней болью. Левая рука действовала плохо, с трудом сгибалась в плече, но с каждым днем все лучше слушалась приказов.

Эрвин приобрел аппетит дворовой собаки. Всякий раз, как что-нибудь съедобное попадалось на глаза, рот наполнялся слюной, в желудке урчало, а мозг начисто лишался способности думать о чем-то, кроме еды. Время, когда Джемис поджаривал на костре куски зайчатины или оленины, распространяя вкуснейший аромат, становилось подлинным испытанием выдержки. В такие минуты Эрвин и Стрелец глядели костер совершенно одинаковыми тоскливыми взглядами и боролись с общим соблазном: сожрать мясо сырым.