Линн Флевелинг - Луна предателя

— Что ж, это хоть какая-то награда за мои труды, — пробормотал Серегил, опуская склянку в карман.

В городе начали зажигать первые огни, когда Серегил наконец проскользнул в соседний дом. Алек, наскоро обняв друга, благодарение небесам, не захотел пойти с ним.

И Адриэль, и Мидри были дома. Вызвав сестер в небольшую гостиную, Серегил закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

— Сегодня ночью я уезжаю из Сарикали. Мидри первой пришла в себя.

— Ты же не можешь!..

Адриэль взглядом заставила сестру умолкнуть, затем перевела полные скорби глаза на брата.

— Ты делаешь это ради Клиа?

— Ради нее. Ради Скалы. Ради Ауренена.

— Но если ты покидаешь город, вступает в силу тетсаг» — сказала Мидри.

— Только в отношении меня, — ответил Серегил. — Я попрежнему изгнанник, так что Боктерса за меня не отвечает.

— О, тали, — мягко сказала Адриэль, — ты сделал здесь так много, что со временем мог бы вернуть себе имя.

Вот тот вопрос, который Серегил предпочел бы похоронить заживо.

— Возможно, но цена слишком высока.

— Тогда скажи нам почему! — потребовала Мидри.

Серегил притянул к себе обеих женщин, внезапно поняв, как не хватает ему ощущения их рук, обвившихся вокруг него, их горячих слез у него на шее.

«О Аура!» — взмолился он про себя, прижимаясь к сестрам. Какое искушение — позволить им убедить себя, забыть обо всем, просто дождаться здесь неизбежного — так близко к родному дому, как это только возможно для него в этой жизни. Если Клиа сделают заложницей, быть может, ему разрешат остаться при ней.

До чего же больно! О Светоносный, как тяжело вырваться из этих объятий! Но он должен это сделать, пока не стало слишком поздно.

— Извини, я не могу объяснить, — сказал Серегил. — Вы нарушите атуи, если станете хранить мой секрет. Все, о чем я прошу, — ничего никому не говорите до завтрашнего утра. Позже, когда все разрешится, я все расскажу, обещаю. Клянусь кхи наших родителей, что от моих действий не пострадает честь, а польза будет немалая. Руиауро предупредил меня, что предстоит сделать выбор. Мой выбор сейчас — правильный, даже если надеялся я совсем на другое.

— Подожди. — Адриэль повернулась и выскользнула из комнаты.

— Ты — глупый молокосос, — прошипела Мидри, вновь бросая на него негодующий взгляд. — Сколько усилий потребовалось, чтобы тебе разрешили вернуться, а ты так поступаешь с ней? И со мной?

Серегил взял ее руку и приложил к своей груди.

— Ты — целительница. Скажи, что ты чувствуешь? — На ее ярость он ответил собственным гневом. — Радость? Предательство? Ненависть к вам или к собственному народу?

Мидри замерла, и он почувствовал, как от ее ладони у него по коже растекается тепло.

— Нет, — прошептала женщина, — нет, хаба, ничего такого я не ощущаю. Только решимость и страх. Серегил рассмеялся.

— Сейчас больше страха, чем решимости.

Мидри прильнула к нему и сжала в объятиях.

— Ты остался маленьким глупышкой, хаба, но, несмотря на это, ты вырос в замечательного, доброго человека. Пусть Аура всегда и везде присматривает за тобой!

— Прочие наши сестры возненавидят меня за мой поступок.

— Они еще глупее тебя. — В смехе Мидри слышались слезы; она оттолкнула брата. — Адриэль — единственная из нас пятерых, у кого настоящая голова на плечах.

Серегил расхохотался и благодарно поцеловал сестру. Адриэль вернулась с длинным узким свертком.

— Мы собирались отдать это тебе, когда ты будешь уезжать. Похоже, время настало, пусть немного раньше, чем я рассчитывала. — Адриэль откинула материю с одного конца и высвободила рукоять рапиры.

Не задумываясь, Серегил сомкнул пальцы на оплетенной металлическими полосками коже эфеса. Одним легким движением он вытащил клинок из ножен.

Полированная сталь отливала темным серебром. Вдоль лезвия бежал желобок, делая рапиру одновременно прочной и легкой. Конусообразная гарда состояла из изящно изогнутых дужек — такими удобно зацеплять оружие противника.

У Серегила захватило дух, когда он взмахнул клинком. Рапира была как раз ему по руке: в меру тяжелая, прекрасно сбалансированная благодаря круглой плоской головке эфеса.

— Ее сделал Акайен, не так ли? — спросил Серегил, узнав в чистых и строгих линиях клинка руку дяди.

— Конечно, — кивнула Адриэль. — Мы знали, что ты не захочешь носить оружие отца, и Акайен выковал эту рапиру специально для тебя. Посмотрев, как ты живешь в Римини, я решила, что тебе не понравится, если клинок будет чересчур вычурно украшен.

— Она прекрасна. А уж это! — Серегил провел пальцем по головке эфеса — большому полированному диску из камня Сарикали в металлической оправе. — Я никогда не видел ничего подобного.

Не успел он произнести эти слова, как почувствовал, что видел что-то очень похожее, только не мог вспомнить где.

— Дядя говорил, что идея пришла к нему во сне — дать тебе талисман, который защитит тебя и принесет удачу, — объяснила Мидри.

— Удачу в сумерках, — пробормотал Серегил по-скалански, покачав головой.

— Ты же знаешь Акайена и его сны, — с нежностью произнесла Мидри.

Брат удивленно посмотрел на нее.

— Нет, я забыл.

Он убрал клинок в ножны, провел пальцем по мягкой коже, по длинной перевязи, борясь с искушением тут же надеть рапиру.

— Мне запрещено носить здесь оружие, вы же знаете.

— Уезжать тебе тоже запрещено, — внезапно охрипшим голосом сказала Адриэль. — Судя по тому, что говорили мне Алек и Бека, я опасалась, что ты не захочешь принять от нас оружие.

Серегил смущенно склонил голову. Его пальцы узнали предназначенный для них клинок в первый же момент, и ему и в голову не пришло отказываться.

— Я обещаю вам одно. — Он вновь извлек шпагу из ножен и, вложив рукоять в руку Адриэль, приставил лезвие к своей груди и слегка надавил на него, так что металл оставил вмятину на одежде. — Клянусь Аурой Элустри, тем именем, что я когда-то носил, что никогда в гневе не обращу этот клинок против ауренфэйе.

— Владей собой и береги себя, — ответила Адриэль, снова вручая ему рапиру. — Что мне сказать, когда они обнаружат твое исчезновение?

Серегил криво усмехнулся.

— Скажи, что мной овладела ностальгия.

Спрятав меч в конюшне, Серегил поднялся к себе, перепрыгивая через две ступеньки зараз. Поборов искушение в последний раз взглянуть на Клиа, он быстро прошел в свою комнату; нескольких слуг, которые встретились ему по пути, он попросил не тревожить их с Алеком — они отправляются на покой.

В спальне было почти темно, ее освещала лишь небольшая лампа. Балконные ставни были плотно закрыты. На аккуратно застеленной кровати лежали заблаговременно украденные им туника и штаны, акхендийский сенгаи.

— Алек, — тихо позвал Серегил, торопливо переодеваясь.