Кристина Уоррен - Каменное сердце (ЛП)

Сердце не видело различия между образами, и, кажется, глаза и разум последовали его примеру. Элла любила своего Стража, и не имело значения с рогами тот или нет.

Услышав собственное хихиканье, она осознала насколько устала. За минуту Элла из вымотанной превратилась в слабоумную. Видимо, Кес это тоже заметил.

Она ощутила прикосновение рук Стража: одну на спине, другую под коленями. Он поднял ее с дивана и прижал к груди, прежде чем Элла успела отметить, что даже не заметила его приближения.

И на этот раз точно знала, почему упустила важные детали... ее веки плавно сомкнулись. Она уже дремала.

Сначала Элла хотела указать, где находится спальня, но поняла, что вряд ли можно запутаться в четырехкомнатном домике. Кес оправдал ее надежду, когда опустил на широкую мягкую кровать с воздушными подушками.

Она тут же уютно устроилась на боку и потянулась за одеялом. В спальне без отопления было холодно, но Элла знала, если не закрывать дверь, воздух быстро прогреется.

Последнее, что она запомнила, как гаргулья снял ее обувь и подоткнул одеяло. Такой милый, нежный, внимательный и любящий жест, после которого Элла сладко заснула, но мечтая о том, чтобы именно эти чувства Кес и подразумевал.

***

Элла с криком проснулась, задыхаясь и чувствуя, что ее душат. Она была погребена под обломками, а в воздухе стояли запахи жженой резины, бензина и крови.

Ей вновь было двенадцать, и она только что убила своих родителей.

– Элла! Элла!

Кто-то выкрикивал ее имя. Сознание зацепилось за этот звук, потому что такое нереально, никто не мог звать ее по имени. Все, кто его знал, мертвы, она их всех убила.

– Элла, проснись!

Она распахнула глаза и всхлипнула. Перед ней не было ни деревьев, ни неба, ни скрюченных металлических обломков. Запах крови исчез. Боль улетучилась. Плоть девственно цела, кости не раздроблены. Ей вновь двадцать семь, и она проснулась в коттедже родителей.

В желудке все скрутило, и она оттолкнула фигуру перед собой. Элле нужно в туалет и срочно.

Подбежав к унитазу, она встала на колени и опорожнила желудок. Его свело от спазмов, словно он сам желал выпрыгнуть изо рта Эллы или, это просто ее фантазия. У нее ничего не осталось в животе, вечером не удалось поесть – была сильно занята убийством.

Эллу вновь вырвало.

Она ощутила присутствие Кеса позади себя. Гаргулья встал в дверном проеме в ванную, едва протиснувшись внутрь. Элла хотела крикнуть ему, чтобы Кес ушел, оставил ее одну, сел в машину и уехал подальше, а ее бросил здесь, в лесу, где она больше никому не сможет причинить боль.

По лицу потекли слезы, и Элла знала, что это не только из-за сильных спазмов желудка. Она попыталась подавить всхлипы и рыдания, но ее только сильнее затошнило. Сжимая руками ободок унитаза, больше всего Элла хотела умереть.

Невероятно нежно Кес огромной рукой убрал ее волосы назад и ласково очистил щеку опасно-острым когтем от следов слез и слюны.

Прикосновение, которое охладило ее раскрасневшееся лицо, было подобно благословению, нежным и любящим, от чего рыдания стали сильнее.

Она не заслуживала этого, не заслуживала любви.

Эллу вновь вырвало, желудок болезненно сжался, но ему уже нечего было выплевывать. Даже желчи не осталось. Обессилено сплюнув, она села на корточки. Прижимаясь лбом к прохладному ободку унитаза, Элла плакала, дрожала и чувствовала невероятную боль.

– Ш-ш-ш, милая, – промурлыкал Кес. – Бедняжка. Пойдем, я рядом.

Он подхватил ее на руки и прижал к груди. Сначала она сопротивлялась, но на нее накатила слабость, и, поняв, что он даже не заметил попытку сопротивления, бросила.

Крепко прижимая к себе, Кес понес Эллу в спальню. Он вновь опустил ее на прохладные, свежие простыни и встал рядом с кроватью.

Элла не шевелилась, не открывала глаз, отгородившись от всего. Ей было холодно, будто вокруг один лед, но она не стала накрываться одеялом, даже не попыталась потянуться за ним. Просто лежала, не двигаясь и молча, а слезы продолжали катиться из глаз.

Спустя мгновение, она ощутила, как прогнулась кровать. Кес сел рядом на край постели, скользнул рукой ей под плечи и чуть приподнял. Холодный край стеклянного стакана коснулся ее губ.

– Пей. Медленно.

Элла отвернулась, но он вновь прижал стакан к ее губам. В конце концов, она сделала глоток. Это было так легко.

Вода скользнула по языку, смывая привкус желчи. Элла ждала, что желудок воспротивится, но, казалось, даже внутренности были изнурены. Она сделала еще глоток.

Страж аккуратно положил ее обратно на подушки. Элла услышала звук соприкосновения дна стакана со столешницей тумбочки, а затем ощутила грубое прикосновение влажной ткани на лбу.

Он обтер ее лицо, словно ребенку, отбросил полотенце и передвинул ее на кровати. Она не открывала глаз, но почувствовала, как Кес растянулся рядом с ней на постели, но ничего не сделала.

Пока он не притянул ее в свои объятья, заставляя вновь воспротивиться.

Но Страж вновь ее проигнорировал, позволяя брыкаться, выворачиваться, бить его кулаком в грудь, пинать по коленям и голеням. Не обращал внимания на всевозможные, какие она только могла придумать, ругательства в его сторону. Просто обнимал ее, прижимая к себе, пока Элла не выдохлась.

Когда она стихла, он перевернулся на спину. Кес притянул к себе Эллу, положив ее голову на свое плечо и обернув крылом, словно накрывая ее живым одеялом. Она это позволила, потому что слишком устала сопротивляться, двигаться.

Слишком утомилась для всего.

Элла почувствовала, как он поднял голову, нежно поцеловал ее в лоб, затем услышала его грохочущие слова.

– Расскажи мне.

И впервые в жизни, она рассказала самый темный свой секрет.

– Я убила родителей.

Кес ничего не ответил, даже не вздрогнул. Просто продолжал обнимать ее, лелея, словно драгоценность, и поглаживая когтистой рукой по волосам, будто она ручной, ласковый любимец.

Элла ждала осуждения, но когда такового не последовало, продолжила говорить с той же монотонностью:

– Мне было двенадцать. Наступало лето, и я хотела приехать сюда в коттедж. Поэтому продолжала просить, умолять, ныть. Но мама продолжала отнекиваться, повторяя "скоро". Я устала от этого слова, но родители никогда не поддавались на истерики. Они были логичными, разумными людьми. Всегда мне все объясняли, а если я не слушала, не обращали внимание на мое поведение, пока я не прекращу. И поэтому вскоре возненавидела пренебрежение. Они меня любили, сильно. Я – единственный ребенок, и родители сильно меня хотели, но думаю, что я стала не таким ребенком, которого они желали. Они не просто руководствовались логикой, оба были учеными. Мама преподавала биологию, папа работал физиком. Вероятно, родители считали, что у них растет маленький Эйнштейн или, как минимум, главный инженер. Но получили девочку, влюбленную в сказки, искусство, музыку, которая едва могла выдерживать долгую отстраненность. Боже, я их обескуражила. Но знаю, они любили меня, просто не знали, что со мной делать.