Сара Маас - Двор Шипов и Роз

Я смотрела на неё из-под сдвинутых бровей и не сдерживалась, оскалившись ей. Она поджала губы и больше не трогала колено Тамлина.

Тамлин. Мой Тамлин.

Я крепче стиснула длинную кость в руке. Меня трясло — я дрожала всем телом. Но не от страха. О нет. Это был далеко не страх. Я доказала свою любовь — и не только.

— Ну, — Амаранта слегка усмехнулась. — Полагаю, кто угодно мог бы проделать то же самое.

Я разбежалась на несколько шагов и со всей своей оставшейся силы швырнула в неё кость.

Она приземлилась в грязь у её ног, забрызгав её белое платье и покачиваясь там.

Фэйри снова изумлённо ахнули, а Амаранта пристально смотрела на подрагивающую кость, прежде чем прикоснуться к грязи на корсаже платья. Её губы медленно растянулись в улыбке.

— Дерзко, — хмыкнула она.

Если бы нас не разделял непреодолимый ров, я бы вырвала ей глотку. Однажды — если я переживу всё это — я живьём сдеру с неё кожу.

— Думаю, ты будешь счастлива услышать, что большая часть моего Двора сегодня потеряла крупную сумму денег, — она взяла в руки кусок пергамента.

Пока она изучала бумажку, я смотрела на Тамлина. Его изумрудные глаза ярко сияли, и хоть его лицо и было мертвенно бледным, я могла бы поклясться, что на нём отражалась тень торжества.

— Посмотрим, — Амаранта продолжила вчитываться в бумажку, играя косточкой пальца Юриана на своей цепочке. — Да, как я и говорила, почти весь мой двор поставил на твою смерть в течение первой минуты; некоторые поставили на пять минут и… — она перевернула бумагу. — И только один поставил на твою победу.

Оскорбительно, но не удивительно. Я не сопротивлялась, когда Аттор вытащил меня изо рвов и траншей и бросил у подножья возвышения Амаранты, прежде чем улететь. От удара моя рука вспыхнула.

Хмурясь строчкам на пергаменте, Амаранта махнула рукой.

— Уведите её. Меня утомляет её скучное лицо.

Она сжала подлокотники своего трона так сильно, что у неё побелели костяшки пальцев.

— Рисанд, подойди-ка сюда.

Я уже не увидела, как к ней подходил Высший Лорд. Красные руки крепко вцепились в меня, чтобы не скользить. А я и забыла, что перемазана начавшей подсыхать грязью, будто второй кожей. Когда они потащили меня долой с глаз Амаранты, руку прострелила резкая боль, затмив вспышкой агонии все чувства.

И тогда я посмотрела на левое предплечье, меня затошнило при виде капающей крови и разорванных сухожилий, при виде разошедшихся краев раны и виднеющегося чистого осколка кости.

Я даже не смогла оглянуться на Тамлина, не смогла найти Люсьена и поблагодарить его до того, как боль поглотила меня целиком, мне едва удавалось перебирать ногами по пути обратно в камеру.

Никто, даже Люсьен, не пришёл помочь мне с рукой в последовавшие после победы дни. Стоило только зацепить осколок кости, как боль вспыхивала до крика, а у меня не было иного выбора, кроме как сидеть здесь, позволяя ранению вытягивать из меня все соки, и всеми силами пытаться не думать о постоянно пульсирующей ране, от которой по телу разбегались ядовитые искры.

Но гораздо хуже этого была нарастающая паника — паника, что кровотечение не прекращается. Я знаю, почему кровь не останавливается. Я продолжала поглядывать на рану — или в надежде, что кровь всё-таки свернётся, или в ужасе, что скоро я замечу первые признаки заражения.

Я не могла питаться протухшими продуктами, которые они мне давали. Их вид вызывал такую тошноту, что от одного из углов моей камеры теперь несло рвотой. Лучше не было и оттого, что я до сих пор измазана в грязи, а в подземелье всё время холодно.

Я сидела у дальней стены камеры и наслаждалась леденящей прохладой камня за спиной. Пробудившись от беспокойного сна, я обнаружила у себя жар. Своего рода огонь, спутавший всё вокруг. Моя раненая рука бессильно обвисла, а я тупо уставилась на дверь темницы. Кажется, она покачивалась как на волнах и покрылась рябью.

Эта температура, обжигающая лицо, это симптом простуды — это не лихорадка из-за заражения крови. Я приложила руку к груди, на колени посыпалась засохшая грязь. Каждый вдох — глоток битого стекла. Не лихорадка. Не лихорадка. Не лихорадка.

Веки покалывало и они потяжелели. Мне нельзя спать. Я должна убедиться, что рана не заражена, я должна… должна…

И тогда дверь на самом деле пошевелилась — нет, не дверь, а скорее тьма вокруг неё, и она, казалось, действительно рябит. В животе туго свернулся неподдельный страх, когда из тьмы сформировалась мужская фигура, как если бы он словно тень проскользнул между стеной и дверью.

Теперь Рисанд был абсолютно реален, его фиолетовые глаза сияли в полумраке. Стоя у двери, он медленно улыбнулся.

— Какое печальное положение для защитника Тамлина.

— Катись в Пекло, — огрызнулась я, но вряд ли слова прозвучали громче свистящего хрипа.

Голова казалась лёгкой и невыносимо тяжёлой одновременно. Если я попытаюсь подняться, я тут же потеряю равновесие.

Он подошёл ближе с этой своей кошачьей грацией и легко опустился на корточки передо мной. Принюхавшись, он сгримасничал в сторону угла, где меня вырвало. Я попыталась подобрать ноги, чтобы было удобнее отползти прочь или пнуть его по лицу, но они налились свинцовой тяжестью.

Рисанд склонил голову набок. Казалось, его бледная кожа излучает алебастровый свет. Я сморгнула паволоку тумана перед глазами, но даже не смогла повернуть голову в сторону, когда его пальцы задели мою бровь.

— Что сказал бы Тамлин, — прошептал он. — Если бы знал, что его возлюбленная гниёт здесь заживо и сгорает от лихорадки? Не то чтобы он мог даже прийти сюда, не когда за каждым его движением пристально следят.

Я прятала руку в плотных тенях. Последнее, что мне сейчас нужно, это чтобы кто-то знал, насколько я слаба.

— Убирайся, — слова обжигали горло, глаза пекли. Я с трудом сглотнула.

Он выгнул бровь.

— Я пришёл предложить тебе помощь, а у тебя хватает наглости выдворять меня?

— Убирайся, — повторила я. Глаза так воспалились, что мне было больно держать их открытыми.

— Знаешь, ты принесла мне немало денег. Полагаю, с меня услуга.

Я прислонилась головой к стене. Мир кружился — кружился волчком, кружился как… Я подавила тошноту.

— Позволь взглянуть на твою руку, — сказал он слишком тихо.

Я всё ещё прятала руку в тенях — хотя бы потому, что поднять её оказалось слишком тяжело.

— Позволь мне взглянуть, — мягкая волна рыка. Не дожидаясь моей реакции, он схватил меня за локоть и вытянул руку в тусклый свет темницы.

Я прикусила губу, чтобы не закричать — прикусила сильно, до крови, потому что вены вспыхнули огнём, голова закружилась и все мои чувства сузились до единственного торчащего куска кости. Они не должны узнать — не должны узнать, как всё плохо, иначе они используют это против меня.