Яна Алексеева - Оковы равновесия

Осталась один на один с ветром, рвущим одежду, бьющим в лицо наотмашь, хлестко, больно. Решительно скинув капюшон чужого плаща, задрала лицо к небу.

Может, мне почудилось?

Но, разбирая атональный мотив надвигающейся бури, с холодком убеждалась, что нет, не почудилось.

Хруст ломающихся ветвей, скрип дрожащих под ударами стихии стволов, свист снежной пелены, врубающейся в ряд деревьев, дрожь кустарника, нервно цепляющегося за землю тонкими корнями…

И вой. Отдаленный, но оттого не менее пугающий. И да, приближающийся. Надрывный, хищный, вплетающийся в мелодию ветра вой опасной твари, идущей по следу добычи. Кровь, голод и смерть звучали в нем. Я знаю, слышала похожий не раз в лесах вокруг Азурока.

Я попятилась, кутаясь в плащ. Перехватила посох и потрусила к фургонам в поисках паладина. Мартель, пожалуй что, и поверит мне…

Едва не попав под копыта храпящим от усилий тяжеловозам, по узкой обочине добралась до паладинов, подпирающих храмовый фургон. Увязающий в грязи посох оттягивал руки, и, встряхнув, я заложила его за спину, в петлю. Тут же поехала куда-то под откос, схватилась за какой-то ящик, встала. Подобрала полы плаща, неудобно съехавшего на одно плечо. Придержав за рукав юного борца с Тьмой, спросила, перекрикивая хлопки перетягиваемого работниками полотнища:

— Волки есть?..

— Что? — Мартель обернулся, перехватывая мое запястье.

— Волки! Здесь! Есть?..

— Нет!

— Но воет же кто-то!.. — прямо в ухо.

Молодой паладин выпрямился, тревожно выругался:

— Точно?

— Слышу!.. Приближаются!..

Ветер рвал слова с губ, не давая их даже произнести до конца.

— Так уж и волки? — Старший паладин придержал меня за плечи, не давая упасть.

Дернула плечом:

— Я слепой бард, я их слышу…

Мартель недоверчиво хмыкнул, но я услышала звук вытаскиваемого из ножен клинка. По спине побежали мурашки. Расходящаяся вокруг ледяная волна светлого благословения заставила вздрогнуть.

— Волков здесь нет, — медленно повторил Мартель.

— Но неподалеку был храм Шурра… — закончил его напарник и куда-то побежал, на ходу начиная раздавать команды.

Я вцепилась в опору фургона:

— Гончие Шурра?

Иногда уничтожение культа и бога оправдано, иногда… Но что бы я делала, останься именно кровавый Шурр, а не относительно мирный Азур последним темным? Осмелилась бы я проигнорировать пожелание Равновесия и провалиться в тартарары вместе со всем этим миром? Не знаю, не хочу гадать и не буду. Смерть любителя массовых человеческих жертвоприношений и пыточных ритуалов решила этот вопрос.

Но вот его гончие…

Вой приближался, наливаясь дикой силой, напитывая ужасом ветер, пытаясь продавить полог светлого благословения.

Паладины сгоняли людей в круг. Скрипели фургоны; те, что могли двигаться, переставлялись, вероятно, в защитный контур. Или в защитную стену…

Так. Аккуратно сняв чужой плащ, сложила и сунула в ближайшую нашаренную щель между бортовыми досками. Занозистое скользкое дерево царапнуло пальцы. Если выживу, найду и отдам. Наполовину стянутое с фургона полотнище хлопало на ветру, норовило хлестнуть по лицу. Скользнувшую по запястью веревку я намотала на какой-то выступ и затянула.

Вверх?

Вслушавшись в приближающийся вой, кивнула. Вверх.

По распоркам взобравшись на крышу, я застыла, балансируя на широких жердинах. Заняв место в импровизированном оборонительном круге, вытащила посох, крутнула, приноравливаясь.

Старший паладин, расположившийся справа на крыше еще одной повозки, ругнулся, когда длинный тяжелый набалдашник пронесся у него над головой.

Меньше размах?

Сквозь какофонию надвинувшейся вплотную бури я разобрала четкое стаккато удаляющегося конского топота… Назад, по нашим следам? За помощью послали? Она в любом случае опоздает.

Начинаю про себя обратный отсчет.

Оковы виснут на запястьях бесполезными железками.

Посох вращается, расшвыривая ледяную крошку, секущую лицо.

Вой приближается.

Вдох, выдох…

Что-то мокрое, грязное и мохнатое проносится мимо в длинном прыжке, обдавая запахом мокрой шерсти, крови и горячей смолы.

Я отшатываюсь, балансируя на прогибающейся крыше.

Сзади раздались хруст и чавканье, по-военному четкие команды. Мощную тушу приняли на пики караванные наемники.

Паладин на соседнем фургоне вновь обнажил благословенный меч. Мы готовы.

И раз…

Посох раскручивается, разрезая снежную пелену.

И два…

Я слышу, как…

Под завывания бури на нас стремительно накатывается серая лоснящаяся волна хищных тварей.

И три…

Рычание, встречный удар. Замах, удар.

Напирает пахнущая железом и мокрой шерстью туша.

Рычание, резкий разворот, удар.

Назад.

Замах, удар.

Рычание, хруст, чавканье, скулеж.

Вой.

Носок, окованный железным ободком, врезается в жесткое, мохнатое, пропитанное злобой и тьмой.

Ломается под посохом череп. Тварь скребет когтями по деревянным брусьям и сползает вниз.

Замах, удар.

Чавканье позади, крики.

Благословение света вымораживает внутренности.

Ветер рвет одежду.

Над землей поднимается запах горячей человеческой крови.

Короткий кинжал встречает тварь в прыжке. Темная ядовитая кровь льется из распоротого бока. Клинок впивается в торопливо нащупанную глазницу. Мертвое тело скользит вниз.

Тягучая жидкость жжет пальцы.

Замах, удар.

Руки тяжелеют, но посох все так же стремительно и упрямо взрезает воздух, разбрызгивая летящий с неба мокрый снег.

В конце концов это моя жизнь.

Рычание, мощные удары, хлюпанье кровавой грязи под ногами людей, лошадей, зверей.

Я уже не разбирала, что, где и как. Просто каждую тушу, наваливающуюся на фургон, встречала прямым ударом в морду. Ногой, посохом, кинжалом… изо всех сил, не жалея ни рук, ни оружия. И крутилась, раз за разом уворачиваясь от бросков.

Казалось, они со всех сторон.

Тяжелый мускусный кровавый дух. Холод. Рычание. Вой. Треск дерева.

И опора под моими ногами неспешно проваливается вниз.

Я не успеваю.

Еще миг балансирую на рвущемся пологе и падаю, ловя на вздернутое навершие посоха очередную тварь. Сквозь клацнувшие у самого лица клыки обдает жаром, выпущенные когти дотягиваются до груди.

Больно.

Холодно.

Темно.

Первыми вернулись ощущения. Тянущая боль в спине, покалывание в голове, что-то упруго-мягкое под ладонями и лопатками. Грубо сотканная шершавая ткань под щекой. Чуть шевельнула головой, с хрустом промяв соломенный валик под шеей. Онемевшее тело по самую грудь было завернуто во что-то мягкое и пушистое. Ноги же будто колодой придавило.

Почему-то было зябко и очень хотелось пить.

Прислушалась.

Сквозь тихий гул крови в ушах и дробный частый стук собственного сердца с трудом различила чье-то легкое дыхание.