Алана Инош - Слепые души

— Это блаженство…

Она запрокидывает голову, и кожа собирается складочками у неё над шеей. Я подставляю плечо и укладываю на него её голову. Она поворачивает ко мне лицо, и её дыхание щекочет мне шею. Это восхитительное, тёплое чувство: она доверяет мне. Её пальцы переплетаются с моими, и она говорит:

— Мне хорошо. Я люблю тебя, утёночек.

Повалив меня на кровать, она приникает горячим ртом к моей шее, ловит мою руку и облизывает большой палец. Она вообще любит всё пробовать на вкус. Я говорю:

— Ты как маленькая: всё тащишь в рот.

Её зубы блестят в улыбке, а пальцы проворно на ощупь расстёгивают на мне кофточку. Я лежу, позволяя ей делать всё, что она захочет, а она стягивает с меня трусики. Я знаю, что она сейчас сделает, и не ошибаюсь. Когда-то я даже не представляла, что такое можно делать, и когда я в первый раз попробовала это с Альбиной, я поняла, что нет ничего лучше, особенно если партнёр умелый, а Альбина, что ни говори, — виртуоз. Меня, однако, слегка коробит от мысли, что когда-то она делала это кому-то другому, но я стараюсь гнать от себя эту мысль, чтобы она не портила удовольствия — не «ломала кайф». В тёмное окно робко скребётся осенний дождик — наверно, просится к нам третьим, но нам хорошо и вдвоём. Тёплая и нежная близость соединяет нас в одно целое: сердце Альбины — моё сердце, а её душа — моя душа. Её боль — моя боль, а мои глаза принадлежат ей. Я забываю все свои тревоги, и мне хочется плакать от счастья: я люблю её. Она кладёт мою руку себе на голову.

— Погладь меня ещё, — просит она. — Когда ты это делаешь, это просто оргазм.

Моя ладонь скользит по её затылку, а она зарывается лицом мне в грудь.

Зачем я рассказываю это? Не знаю, как это получилось; может быть, дело именно в моих прикосновениях и в наслаждении, которое они доставляли Альбине. В первых числах ноября выпал снег, и примерно в это же время у Альбины проступила щетина на голове. Снег растаял, оставив после себя слякоть, а голова Альбины покрылась тёмным ёжиком — и не отдельными островками и клочками, а сплошь, как в норме и полагается. Это было бы очень радостным событием, если бы между нами не вторгся Мефистофель — доктор Якушев.

Собственно, вторжением это даже нельзя назвать, но мне было очень больно. В тот день я купила для Альбины средство для укрепления волос и стимуляции их роста — что-то вроде масла, которое нужно ежедневно втирать в корни волос; не откладывая это на потом, я сразу же поехала к ней. Возле дома стояла чья-то незнакомая машина, но это не особенно встревожило меня, и я вошла, впущенная домработницей. А встревожил меня взгляд Мадины: он был какой-то странный, но я не могла понять, что он означал.

— Здравствуйте, — поприветствовала она меня с улыбкой. — Альбина Несторовна в бильярдной.

И улыбочка у неё была тоже странная. Недоумевая и уже слегка напрягаясь, я поднялась в бильярдную; там слышались голоса, один из которых я с удивлением узнала: он принадлежал доктору Андрею Фёдоровичу Якушеву.

— Я очень рад, Альбина. Какое же средство дало такой великолепный результат?

Она ответила:

— В том-то и фокус, что в последнее время я не пользовалась никакими средствами. Они сами начали расти. Разве только…

— Только — что? — сразу насторожился Якушев.

— Ну, не знаю, — неуверенно улыбнулась Альбина. — Не знаю, имеет ли это какое-то отношение… Дело в том, что когда Настя гладит меня по голове, я чувствую какое-то удивительное тепло, исходящее из её руки.

— Интересно, интересно, — проговорил доктор Якушев. — Любопытный случай… Любопытная Настя.

Доктор Якушев и Альбина сидели на диване. Он не видел меня, потому что сидел спиной к двери, а Альбина просто физически не могла видеть. Андрей Фёдорович провёл рукой по тёмному ёжику её волос, а она улыбнулась.

— Вот так она это делает? — спросил он.

— Да, — ответила Альбина. И спросила: — Вы верите в чудеса, Андрей Фёдорович?

— Чудеса бывают, — ответил он с улыбкой. — Я не отрицаю этого.

Не знаю, зачем доктор Якушев это сделал, но он поцеловал Альбину, а она не сопротивлялась. И даже улыбнулась:

— Вам не противно?

— Нет, — сказал доктор Якушев.

Он снова хотел поцеловать её, но в этот момент из моих помертвевших рук выпала сумочка, в которой лежал флакон средства для укрепления и стимуляции роста волос. Доктор Якушев обернулся, увидел меня, и на его лице отобразилось смущение. Встав с дивана, он как ни в чём не бывало поприветствовал меня:

— Добрый день, Анастасия. Как вы себя чувствуете? Отчего вы перестали ко мне ходить? Ведь я говорил вам, что необходимо провести ещё несколько сеансов.

— Спасибо, я уже хорошо себя чувствую.

Это сказал странный и глухой, чужой голос, совсем не похожий на мой. Альбина выпрямилась и тоже встала. Протянув ко мне руку, она пробормотала:

— Настенька…

Я бросилась сломя голову прочь, ничего не видя перед собой. Заскочив в какую-то дверь — это оказалась ванная, — я закрылась изнутри и сползла по стене на пол. Мертвящая боль обняла меня холодом, кристаллы инея вонзились мне в сердце. Парализованная, я сидела на холодном кафеле. Перед глазами у меня стояла картина этого поцелуя. Боль согнула меня пополам, и я прижалась к полу щекой.

— Настя! — послышался за дверью голос Альбины. — Ты здесь? Заинька, милая, отзовись!

Она попыталась открыть дверь, но, разумеется, не смогла. Я не отвечала, сжавшись на полу в позе зародыша: от боли я не могла даже говорить.

— Утёночек, солнышко моё! — звала Альбина. — Я знаю, ты там. Открой, впусти меня. Ты не так поняла… Это не то, что ты подумала. Между мной и Андреем Фёдоровичем ничего нет.

Я молчала. Боль отдавалась во мне ледяными раскатами. Не было ни мыслей, ни чувств — только боль.

— Настя… Родная, малыш, красавица моя! Пожалуйста, выходи. Он уже уехал — я попросила его. Прости… По-дурацки получилось. Не знаю, зачем он это сделал, но между нами точно ничего нет и не было. Поверь мне!

Я не шевельнулась. Альбина звала меня, стучала в дверь, а потом послышалось какое-то шуршание, и её тихий голос раздался уже невысоко над полом:

— Любимая… Умоляю тебя, открой. Это просто недоразумение. Понимаю, это глупо звучит, но это так. Я люблю тебя, ты же знаешь.

Я подползла к ванне и открыла воду. Зачем — не знаю: наверно, от боли у меня замкнуло в голове. Альбина встревожилась:

— Что ты там делаешь? Настя, открой сейчас же! Открой, или я вышибу дверь!

Я подставила под струю ладонь, умыла лицо. Прозрачная, чистая вода с журчанием лилась в белую ванну. Прислонившись щекой к холодному краю, я смотрела, как она текла и текла, и уровень её медленно поднимался.

— Анастасия! — раздался голос Альбины уже снова сверху. — Открой, или я сейчас позову Рюрика.