Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

Ключ подошел. Квартира встретила Миру безупречной чистотой покинутого пространства и пустым холодильником. Клавдия Виноградова, выдворяясь на дачу, заблаговременно съедала припасы, чтобы отключить холодильник и сэкономить для народного хозяйства немного электричества. Мира расстроилась. У нее не было денег даже сходить в магазин за хлебом. Не раздеваясь, она обшарила антресоль, где мать хранила заначку, порылась в ящиках стола и в кладовке, но нашла лишь детские фотографии. С отчаяния ей пришло в голову продать фамильный диван, но разум возобладал. Мира села и призадумалась о своем поведении и о жизни вообще. У Миры было время задуматься. Бежать из родного дома ей было некуда, не на что, да и незачем.

До первых холодов графиня Виноградова учила летать мучных червей. Она выкапывала их ложкой из пакета с мукой и швыряла в окно, в надежде, что на клумбе они разнообразят свой рацион витаминами и перестанут жиреть. Из оставшейся муки она готовила блин и макала его в варенье. Мира не выходила на улицу, спала на кухне, не отвечала на редкие телефонные звонки, потому что знала точно: здесь ее не ищут. Ее уже никто и никогда не будет искать, потому что в этом мире нет человека, которому может понадобиться Мирей. Этот человек остался там, где она прожила свои лучшие годы. Графине казалось, что она прожила их во сне и теперь, если ей удастся еще раз удачно заснуть, все образуется.

В основном Мире снились мучные черви, реже — Деев Артур и парижский вокзал, где она ночевала перед отъездом, потому что дом, в котором она жила последние годы, исчез, словно провалился сквозь землю. Никто из прежних знакомых ее не узнал, ни один телефонный номер не ответил. «Конечно, — утешала себя графиня, — они знали меня, как подругу Ханта, а если я не подруга Ханта, значит, я ничто, и вагонным сортиром от меня несет». Мира знала лишь одного человека, способного признать ее, вопреки здравому смыслу. Человека, который знал и понимал ее как никто другой, но этого человека в Париже не оказалось. Он загостился в Майами, а нанести ему визит через океан графине не позволяли финансы.

По ночам Мира плакала, под утро засыпала, чтобы забыться до следующего вечера, потому что ночами ей плакалось особенно хорошо. Только однажды скрежет замочной скважины проник в ее сновидение. Мира открыла дверь и увидела гигантского мучного червя в шляпе и с тростью. Червь держал в лапке букет. То ли пришел домогаться графини, то ли намекал, что каникулы затянулись и девочке давно пора в школу. В другой лапке червь держал короб с яблоками, в третьей — модненький чемоданчик, в четвертой — зонт. Пятая лапка трясла ключами. Мира села на тумбочку.

— Доченька, — услышала она и проснулась. — Мирочка? Это ты ли?

Клавдия кинула сумки на пороге и обняла дочь.

В тот день Мира вспомнила вкус домашних котлет.

— Боже мой, какая худющая, — причитала мать. — Ты не болеешь?

— Не знаю, — ответила Мира. — Не помню. Я ничего не помню…

Клавдия утерла слезу носовым платком. «Как она постарела, — отметила про себя Мира. — Наверно, последний раз я была дома лет двадцать назад…»

— Головой стукнулась? — спросила Клавдия.

— Не помню…

— Но меня-то ты помнишь?

— Тебя помню. Поэтому и говорю: тебе лучше знать, где я живу и чем занимаюсь.

— Разве ж ты мне рассказывала?.. Доченька, нам надо показаться врачу.

Мира отложила вилку и с тоской посмотрела на мать.

— Мама…

— Ты уехала в Европу, — стала вспоминать Клавдия, — редко звонила. Когда я начинала расспрашивать, вешала трубку, к родственникам не являлась…

— Что я делала в Европе?

— Ты говорила, что работаешь переводчиком в турфирме, возишь автобусные экскурсии.

— Я обманывала. Что еще?

— Ты всегда меня обманывала, деточка. Наверно, я плохая мать…

— Мама! Ты знала моих друзей, знакомых, телефоны людей, которые общались со мной?

— Друзей? Ты всегда была такой замкнутой, задумчивой девочкой. Ни к кому не ходила.

— Где и с кем я жила в Европе?

— Наверно, снимала квартиру… то в Париже, то уезжала куда-то с туристами.

— Тебе о чем-нибудь говорит имя Юрген Хант?

— Артист такой есть… Ты его фотографии собирала.

— И все, что ты о нем помнишь? А как выгнала его из дома, забыла?

— Да ты и правда головой ударилась, доченька. Как он мог попасть в дом? Разве ты была с ним знакома? Он же старше тебя лет на двадцать.

— Я его на экскурсию привозила в Москву. Помнишь?

— Разве?

Мира ушла в комнату. Клавдия последовала за ней, чтобы предотвратить неизбежное, но опоздала, Мира уже кинула на пол чемодан и стала второпях набивать его тряпками.

— Ты никуда не уедешь, — кинулась на чемодан Клавдия.

— Мама, он будет в Париже несколько дней! Если он мне не расскажет, кто я такая, мне никто не расскажет.

— Мира!

— Мама!!! — закричала в ответ дочь. — Я должна понять, что произошло!

— Я еду с тобой!

— Нет, ты дашь мне денег на дорогу, и будешь ждать дома.

— Никаких денег я тебе не дам! — заявила мать. — У меня нет денег, и я никуда тебя не пущу.

— Тогда я пойду до Парижа пешком! Но после этого ты еще двадцать лет меня не увидишь!

— Мира… — Клавдия присела на диван. — Одумайся, деточка…

— Куда ты зарыла фамильные «камушки»?

— Нет!!! — воскликнула мать. — Даже не думай! Это твое наследство!

— Мне оно нужно сейчас!

— Только после моей смерти!

— Я не доживу до твоей смерти! — закричала Мира. — Мне нужны деньги, чтобы до твоей смерти дожить!

— Я поклялась твоей бабушке! Я не могу!

— Если продать одну брошь, наследство не обеднеет! И бабушка в гробу не перевернется! Где «камни»?

— В Санкт-Петербурге… Ты же знаешь, что мы не перевозили сюда ничего! Обращайся к своей тетке, только она может забрать вещи из сейфа…

— Хорошо, дай мне на билет до Питера и позвони тетке, скажи, что мне надо делать операцию. Или нет, молчи, я сама врать буду.

— Что ты говоришь, Мира? Ты только вдумайся, что ты говоришь!

— Я сказала, дай мне на проезд до Питера. Или мне в Питер идти пешком?

— Я сама куплю билет! — предложила мать. — Сама! Иначе не дам ни копейки.

— Только на самолет!

Клавдия утерла сопли и выложила телефонную книгу на журнальный столик.

— Ну, погоди! — ворчала она. — Тетка Тамара тебе покажет! Тетка тебя научит уважать семью, бессовестная девчонка! Это тебе не мамочка…

Мира упаковала в чемодан материнский свитер. От ее собственного гардероба не осталось почти ничего. Он исчез с лица земли вместе с парижской квартирой.

До вечера мать и дочь сидели молча в разных комнатах, потом обнялись, но так и не помирились. Продолжили молчать, сидя на «императорском» диване. А может, неимператорском. В биографии Миры этот недостоверный факт сыграл роковую роль. «Если бы император присел на какой-нибудь другой предмет, — рассуждала она, — мать бы так не взбесилась. Нам не пришлось бы сматываться из Москвы, мы бы не оказались в Люксембурге, Хант не сделал бы мне предложение, я бы не потеряла кольцо, и если бы кто-нибудь мне сказал, что на свете есть место, которое меняет судьбы, я бы обошла его самой дальней дорогой».