Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

— Ну и ну, это забавно! Подождите — ка минутку! — крикнул ангелочек.

Его сияющее личико исчезло вместе с каштановыми кудрями. А Юрген внимательно перечел заклинание Магистра Филолога.

— Да, по — моему я нашел способ использовать подобную магию, — замечает он.

Вскоре юный ангел вновь появился у парапета.

— Ну и ну, мессир! Я посмотрел Реестр — всех пап впустили сюда в момент смерти, не расследуя их личные дела, чтоб, знаете, избежать какого — нибудь злополучного скандала, и у нас в списке двадцать три папы Иоанна. И действительно особняк, приготовленный для Иоанна Двадцатого, свободен. Он, кажется, единственный папа, до сих пор не прибывший в Рай.

— Конечно же, — благодушно говорит Юрген, — постольку, поскольку ты видишь меня, бывшего когда — то епископом Римским и слугой слуг Божьих, стоящим здесь, внизу, на куче золы.

— Да, но все другие из вашей команды, похоже, не находят вам места. Иоанн Девятнадцатый сказал, что никогда о вас не слышал и чтоб его не беспокоили посреди урока на арфе.

— Естественно, он умер до моего восшествия на престол.

— …А Иоанн Двадцать Первый сказал, что, по его мнению, все они каким — то образом сбились со счета и никогда не было никакого Папы Римского Иоанна Двадцатого. Он говорит, что вы наверняка самозванец.

— Ах, эта профессиональная ревность! — вздохнул Юрген. — Боже мой, это весьма печально и усугубляет скверное представление о человеческой природе. Сейчас, мой мальчик, я честно изложу тебе, как мог быть двадцать первый, если не было двадцатого. И что становится с великим принципом папской непогрешимости, когда папа допускает ошибку в элементарной арифметике. Но позволь заметить, что это очень опасная ересь, предмет Инквизиции и дело коллегии кардиналов! Однако, к счастью, по его собственному утверждению, этот самый Педро Хулиани…

— Так его и зовут, он мне сам сказал! Вы, мессир, очевидно, все об этом знаете, — сказал юный ангел, весьма впечатлившийся разговором.

— Конечно, я все об этом знаю. В общем, повторяю, по его собственному утверждению, этот человек не существует и все, что он говорит, ничего не значит. Он рассказывает тебе, что никогда не было никакого Папы Иоанна Двадцатого: он или лжет, или говорит правду. Если он лжет, тебе, конечно же, не следует ему верить; однако если он говорит правду, что никогда не было никакого Папы Иоанна Двадцатого, тогда, совершенно очевидно, никогда не было и никакого Папы Иоанна Двадцать Первого, так что этот человек подтверждает собственное несуществование; а это бессмыслица, и тебе, конечно же, не следует верить в бессмыслицу. Даже если мы признаем его безумное утверждение, что он — никто, ты, я уверен, слишком хорошо воспитан, чтобы оспаривать то, что в Раю никто не лжет. Из этого следует, что в данном случае никто не врет; и поэтому, конечно же, я наверняка говорю правду, и у тебя нет другого выбора, как только мне поверить.

— Несомненно, это звучит превосходно, — согласился младший Юрген, — хотя вы объясняете все настолько быстро, что за вами немножко трудно уследить.

— Но более, сверх и превыше этого и в качестве осязаемого доказательства непогрешимой обстоятельности каждого слога в моем заявлении, — замечает Юрген — старший, — если ты заглянешь на чердак Рая, то найдешь ту лестницу, по которой я спустился сюда и которую велел отложить до тех пор, пока не буду готов вновь забраться наверх. Я в самом деле уже собирался попросить тебя принести ее, поскольку мои дела здесь завершились удовлетворительным образом.

Мальчик согласился, что слово любого папы, сказанное в Аду или в Раю, не является столь осязаемым доказательством, как лестница, и опять исчез. Юрген, достаточно уверенный в себе, стал ждать.

Это был вопрос логики. Лестница Иакова по всем расчетам Юргена являлась слишком ценной, чтобы выбрасывать ее после одноразового использования в Вефиле; и она пришлась бы очень кстати в Судный День. А знание Юргеном характера Лизы позволило ему предположить, что все, хранящееся потому, что когда — нибудь может прийтись очень кстати, неизбежно кладется на чердак при любом виде хозяйства, вообразимом женщинами.

— А известно, что Рай есть заблуждение старушек. Что ж, это достоверный факт, — сказал Юрген, — просто математически достоверный факт.

И события доказали неоспоримость его логики; ибо вскоре младший Юрген вернулся с Лестницей Иакова, которая была покрыта паутиной и выглядела отвратительно после стольких лет лежания без дела.

— Видите, вы совершенно правы, — сказал Юрген — младший, спуская Лестницу Иакова в Ад. — О, мессир Иоанн, залезайте скорее наверх и разберитесь с тем старикашкой, оклеветавшим вас!

Вот так получилось, что Юрген весело вскарабкался из Ада в Рай по лестнице из проверенного временем золота без всяких примесей. А когда он поднимался, рубаха Несса привлекательно блестела в лучах света, исходящего от Рая. И, пока Юрген лез все выше и выше, из — за этого огромного света над ним тень Юргена неимоверно удлинялась на отвесной белой стене Рая, словно тень сопротивлялась, цепляясь за Ад. Однако вскоре Юрген перепрыгнул через парапет, и тень тоже перепрыгнула, и вот так его тень появилась вместе с Юргеном в Раю и уныло жалась к ногам Юргена.

«Ну и ну! — думает Юрген. — Конечно же, магия Магистра Филолога неоспорима, если ее правильно использовать. С ее помощью я живым вошел в Рай, что до меня сделали только Енох и Илия. И, более того, если верить этому мальчику, меня ждет один из красивейших особняков Рая. Честно говоря, нельзя просить у волшебника большего. Эх, если б меня сейчас увидела Лиза!»

Это была его первая мысль. Затем Юрген разорвал заклинание и выбросил, как и велел Магистр Филолог. Тут Юрген обернулся к мальчику, что помог ему попасть в Рай.

— Подойди поближе, юноша, дай на тебя хорошенько посмотреть!

И Юрген заговорил с мальчиком, которым когда — то был, и стоял лицом к лицу с тем, кем был и больше уже не будет. И только об одном этом происшествии, случившемся с Юргеном, рассказать у писателя не хватает духу.

Так Юрген оставил мальчика, которым он был когда — то. Но сперва Юрген узнал, что в этом месте проживает его бабушка Стейнвора (которую любил король Смойт), и она счастлива в своем представлении о Рае, и что вокруг нее находятся ее представления о ее детях и внуках. Стейнвора никогда не представляла себе в Раю ни своего мужа, ни короля Смойта.

— Это обстоятельство, — говорит Юрген, — вселяет в меня надежду, что здесь можно найти справедливость. Однако я буду держаться подальше от своей бабушки — той Стейнворы, которую знал и любил и которая любила меня настолько слепо, что этот мальчик и есть ее представление обо мне. Да, из элементарной справедливости по отношению к ней я должен держаться подальше отсюда.