Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

— И что становится с этими робкими людьми, кентавр?

— Порой они переводят бумагу, Юрген, а порой переводят человеческие жизни.

— Тогда это отвратительные люди, — решил Юрген.

— Тебе лучше знать, — ответил кентавр.

— О, весьма вероятно, — сказал Юрген. — Между тем здесь есть некто, кто гуляет по саду в одиночку, и меня удивляет, что нарушаются местные указы.

Несс какое — то время смотрел на Юргена, ничего не говоря. И во взоре кентавра было так много понимания и сочувствия, что Юрген встревожился. Такой взгляд показался ему весьма неприятным.

— Да, несомненно, — сказал кентавр, — та женщина гуляет в одиночку. Но ее одиночеству не поможешь, так как юноша, любивший эту женщину, умер.

— Несс, мне бы хотелось благоразумно пожалеть об этом факте. Однако стоит ли принимать столь скорбный вид? В конце концов, умерло огромное количество людей, и, если посмотреть с другой стороны, этот молодой человек мог вообще не оказаться особой потерей для кого — либо.

И вновь кентавр сказал:

— Тебе лучше знать.

В этот момент к Юргену и кентавру подошла златовласая женщина, одетая во все белое, — та, что гуляла в одиночку. Она была высока, привлекательна и нежна, ее миловидность не была румяно — бледной, как у многих дам, славившихся своей красотой, но скорее имела ровный блеск слоновой кости. У нее был большой, с горбинкой, нос, а изогнутый рот — не из самых маленьких. И однако, что бы ни говорили другие, для Юргена внешность этой женщины была во всем совершенной. Вероятно, происходило так потому, что он никогда не видел ее такой, какой она была на самом деле. Ибо несомненно, что цвет ее глаз навечно остался для Юргена загадкой — нельзя было сказать, серые они, голубые или зеленые: они менялись, как море, но вместе с тем глаза эти всегда были привлекательны, дружелюбны и волнующи.

Юрген вспомнил это, увидев, что то была вторая сестра графа Эммерика, Доротея ла Желанэ, которую Юрген давным — давно (за много лет до того, как повстречал госпожу Лизу и завел ростовщическое дело) воспел в бесчисленных стихах под именем Желанье Сердца.

«И это единственная женщина, которую я когда — либо любил», — вспомнил Юрген внезапно, так как люди не могут постоянно думать о таких тонких материях.

И он поприветствовал ее с почтительностью, соответствующей обращению лавочника к графине, но и с незабываемым трепетом, пробудившимся в его степенном теле. Но самым странным, как он сейчас заметил, являлось то, что это была не привлекательная женщина средних лет, но молодая девушка.

— Ничего не понимаю, — сказал он вслух, — ведь вы — Доротея. И, однако, мне кажется, что вы не графиня Доротея, жена гетмана Михаила.

А девушка тряхнула светлыми прядями беззаботным, милым движением, которое графиня уже забыла.

— Гетман Михаил достаточно хорош для дворянина, и мой брат денно и нощно уговаривает меня выйти за него замуж. И, несомненно, жена гетмана Михаила будет появляться в атласе и бриллиантах при половине дворов христианского мира, и ей будет прислуживать множество лакеев. Но меня этим не купишь.

— Так давным — давно вы и сказали одному юноше, которого я помню. Однако вы вышли замуж за гетмана Михаила, несмотря на все это и вопреки большому числу других блистательных заявлений.

— О нет, только не я, — удивившись, сказала эта Доротея. — Я никогда ни за кого не выходила замуж. И гетман Михаил до сих пор еще не женился. Но ему сейчас двадцать восемь, и он к этому ежедневно стремится! Но кто вы, мой друг, и откуда у вас такие любопытные сведения обо мне?

— На этот вопрос я отвечу, словно он поставлен вполне разумно. Вы наверняка осознаёте, что я — Юрген.

— Я знала лишь одного Юргена. И тот был юношей, едва ли совершеннолетним… — Тут она прервала свою речь, и, каким бы ни был предмет, о котором задумалась эта девушка, мысль о нем нежно окрасила ее щеки, а воспоминание придало ее взору бесконечную радость.

И Юрген все понял. Он непостижимым образом вернулся к той Доротее, которую любил, но оставил. В прошлом же, наверстанном резвыми копытами кентавра, остался юноша, который когда — то любил эту Доротею и слагал о ней вирши как о Желанье Сердца Своего. Но в саду не было и следа этого юноши. Вместо него девушка разговаривала со степенным и полноватым ростовщиком сорока с лишним лет.

Юрген пожал плечами и посмотрел на кентавра, но Несс благоразумно отошел от них в поисках клевера. Теперь восток светлел, и его багрянец начинал отливать золотом.

— Да, я слышал о том, другом, Юргене, — сказал ростовщик. — О, госпожа Доротея, но он же любил вас!

— Не больше, чем я любила его. Целое лето любила я Юргена.

И осознание того, что девушка говорит удивительную истину, теперь пронзило Юргена острой, как боль, радостью. И он какое — то время стоял неподвижно, хмурясь и покусывая губы.

— Интересно, как долго бедняга любил вас! Может, он тоже любил целое лето. Однако, может быть, он любил вас всю свою жизнь. В течение двадцати лет и даже более двадцати лет я обдумывал это: и увлечен этим сейчас так же, как и в самом начале.

— Но, мой друг, вы говорите загадками.

— Разве это не обычное дело, когда взрослый говорит с молодым? Ведь я — старый человек, которому за сорок… или, скорее, без четырех месяцев восемнадцать, поскольку сейчас август. Нет, больше, это же август того года, который бы я пожелал никогда не увидеть снова. И снова нами правит дон Мануэль, тот железный человек, ужасную смерть которого я видел. Все это кажется весьма невероятным.

Тут Юрген на некоторое время задумался. Потом пожал плечами.

— Что можно ожидать от меня в данном случае? Каким — то образом случилось так, что я, ставший лишь тенью того, кем я был, разгуливаю ныне среди теней, и беседую с прошлым. Госпожа Доротея, — а вам нет еще и восемнадцати, — в этом же саду когда — то бывал юноша, любивший одну девушку так страстно, что одно воспоминание об этом ставит меня сейчас в тупик. Я верю, что и она его любила. Да, несомненно, весьма полезно усталому и изношенному сердцу, которое перекачивает мою кровь теперь, думать о том, что некогда, на протяжении целого лета, эти двое были такой прекрасной, привлекательной и чистой парой влюбленных, какая только возможна в подлунном мире.

Так говорил Юрген. Но его мысль заключалась в том, что это была девушка, равной которой по красоте и прелести не найти между двух океанов. Давным — давно сомнение, обволакивающее его, как кожа, привело Юргена к выводу, что та Доротея, которую он любил, была лишь твореньем его воображения. Но, несомненно, эта девушка была реальна. И мила была она, и невинна, и легка сердцем и поступью, и находилась за пределами изобретательности человеческого ума. Нет! Юрген ее не выдумал, и это странным образом его волновало.