Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

Его заключили в физическую оболочку, заперев в отвратительнейшей примитивной четырехмерности. И все-таки его облику больше подходило имя Зло.

Зло бесновалось, поняв, что его навсегда лишили возможности вернуться домой. Скудоумные существа, бахвалящиеся своим серым веществом, вырвали Зло из его мира с помощью древнего и тяжелого ритуала, а вызвав, сообразили, что недооценили призванную ими сущность.

Зло заточили, лишив возможности перемещаться по смердящему четырехмерию. Всунули в пасть крошечное владение, ограничив территорию яркими лентами пространства, разъедающего темную сущность Зла.

В своем мире оно было свободно подобно ветру и как все порождения ночи перетекало из одной формы в другую, прожигая в праздном безделье пространство и вечность. Здесь же, в неволе, Зло научилось ценить свои возможности. Да-да, Зло вовремя притворилось глупым тупым монстром, спрятав и укрыв от примитивных существ свои способности. Оно сумело сохранить их и приумножить, приспособив к хилой телесной оболочке. С видоизмененной силой Зло стало бы всемогущим в убогом четырехмерии, если бы не рабское клеймо, насильно удерживающее в заточении.

Зло скучало. Оно научилось спать и зевать и пугало изредка заходящих в его владения двуногих существ. Временами Зло впадало в меланхолию, а иногда в неистовство, круша и превращая в небытие все, что попадалось под руку. И тогда на него объявляли охоту. Существа приходили на территорию Зла и пытались с помощью ярких огней загнать его в западню. Зло посмеивалось над нелепыми попытками и издевалось, подшучивая. Для этого оно даже научилось смеяться. Но однообразные развлечения быстро надоедали Злу, и, устроившись в крохотной темной трещинке на потолке, оно наблюдало за озадаченными двуногими.

Сейчас Зло находилось в состоянии временного анабиоза, хотя в родном мире Злу было невдомек, что такое сон и храп. Неожиданно его инертное состояние было прервано слабой вибрацией.

Неуловимые колебания повторились, раздражая обоняние. Они наэлектризовывали и поднимали шерсть. Зло привстало и навострило уши. Из слабых вибрирующих звуков, доносящихся сквозь толщу стен, сочились боль и ужас. Зло принюхалось и расплылось ожиданием на стене.

Пульсирующие колебания усилились, они были полны отчаяния и безнадежности. Зло притаилось и насторожилось. Ему почудилось знакомое и близкое в вибрирующих нотах.

Последний безысходный пронзительный звук обрушил слуховые отверстия Зла. Узнав и вспомнив, оно, со стремительно нарастающим гневом и яростью, набрало полный мешок воздуха и затрубило во всю мощь, обрушив силой своего негодования несколько тоннелей в подвалах, заставив содрогнуться стены института, разбудив стража и выгнав в морозный вечер голубей, прибившихся на ночлег под крышей.

Альрик Вулфу, проводивший очередной эксперимент в закрытой лаборатории, снял перчатки и вышел в пустынный коридор, прислушиваясь. Выждав некоторое время и не заметив ничего подозрительного, он взглянул на часы, зафиксировал время подземного толчка и вернулся обратно, чтобы продолжить опыт по материализации одноклеточных.

А Зло, расползаясь черными пятнами, стремительно увеличивалось в размерах и, просачиваясь с невероятной скоростью через балки и перекрытия, ринулось к источнику вибрации. Темными углами и переходами, минуя светлые круги коридорных ламп и плафонов, щупальца Зла проникали в каждую сумрачную щель и закуток, подготавливая плацдарм для захвата, а следом растекалось и оно само, гася лампочки и погружая коридоры в непроглядный мрак.

Зло шелестело, приближаясь к источнику колебаний, и в фасеточных глазах разглядело лежащее неподвижно тело и три фигуры, шарящие по нему скрюченными жирными конечностями.

Зло отключило этот сектор видимости и, не дав опомниться остолбеневшим тварям, осело на них невидимой дымкой, после чего незамедлительно принялось с исступленным остервенением рвать, калечить и причинять ту же боль, что причинили его ребенку, безжалостно и беспощадно вырывая гниль из ненавистного материального мира.

Напоследок обласкав свое дитя, Зло уволокло истошно верещавшую массу, заткнув надоевшие своими воплями глотки и не забыв оставить в темном уголке дозорных.

Спустя мгновения, лампы в светильниках одна за другой тускло замерцали и, медленно наливаясь светом, разгорелись ярче.

Очнулась. На дрожащих коленях доползла до стены и прислонилась к ней, сжавшись. Тело колотило в ознобе, и я долго не могла отогреться. Коридор вымер.

Сколько же прошло времени? Поднесла запястье к глазам. Палочки, черточки — совершенно не осмыслилось.

Слабость понемногу проходила, предметы начали обретать четкость очертаний. Пол был усеян обрывками.

Дефенсор! Где дефенсор? — зашлось от ужаса сердце. Ощупав руку я, отыскала браслет на предплечье и откинулась со вздохом облегчения. Вспомнила — они хотели его снять. Почти сняли! Пульс опять застучал в висках, оглушая барабанами.

Почему они ушли? Надоело развлекаться? Или все-таки стянули, вдоволь полазили по воспоминаниям и сбежали, потирая ручки?

Потом я ползала на четвереньках и собирала клочки, все до единого. На уборку ушло много времени: пальцы опухли и не гнулись, словно надутые резиновые перчатки. Сгребши кучку, я поскорбела и ссыпала в сумку. Туда же затолкала тетрадки.

Пошатываясь, побрела вдоль стены, волоча по полу сумку и забыв ее застегнуть. Я шла и не узнавала саму себя. Будто не мои ноги передвигались, спуская по лестнице не мое, а чужое, непослушное тело. Будто не мое бледное лицо с опухшей щекой смотрело из зеркала в холле.

Чтобы избежать ненужных расспросов, прикрыла правую половину лица распущенными волосами, но никто не поинтересовался. Институт опустел.

Замоталась шарфом по уши и поплелась в общежитие. Оказывается, на часах была половина десятого. Я находилась без сознания около часа.

Мороз на улице взбодрил, придав сил добраться до швабровки. Но в тепле снова развезло и поплохело. Я успела добраться до туалета, прежде чем меня вырвало. Вернувшись, обессилено повалилась на кровать, не удосужившись закрыть дверь на замок.

Плавала в тягучем удушающем забытье, барахталась и не могла выбраться. Меня затягивало на дно, и легкие горели огнем из-за недостатка кислорода. Ближе к утру я пропотела, и наступило облегчение, показавшееся настоящим блаженством.

На первую лекцию не пошла, и на вторую тоже. Проспала. Если Аффа и стучала, чтобы разбудить меня, то впустую.

Пробудившись, я долго терла сонные глаза, прислушиваясь к ощущениям в организме, после чего уселась на кровати. Самое верное средство, чтобы проснуться, — спустить босые ноги на пол. Ледяные половицы мгновенно привели в чувство. Голова была тяжелой, но не звенящей, и не пошатывало, как вчера.