Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

— Здорово, — похвалила я достижение висорической науки. — Но получается, что запах может выдать мое настроение. Если мне весело, то пахнет чем-то сладким, если грустно — то прелыми листьями.

— У вас богатая фантазия… Эва… Карловна, — пожурил мужчина, а я чуть не упала с кушетки. Великий Альрик впервые назвал меня не только по имени, но и по отчеству.

Наверное, растерянность отразилась на моем лице, потому что профессор с легкой ухмылкой, не сходящей с лица, продолжил снимать висорические потенциалы, вернее, отсутствие таковых. Ах, если бы случилось чудо, и писк прибора вдруг сменился звуком сирены! Увы, что не дано с рождения, то внезапно не появится однажды зимним вечером на кушетке.

— На самом деле в составе духов запрограммировано несколько основных запахов, дающих разные комбинации. А уж каждый из присутствующих домысливает сам, исходя из чувствительности обоняния и воображения.

— А-а, — протянула я многозначительно. Интересно, а что нанюхал Альрик?

И опять он считал все мысли с моего лица, потому что весело хмыкнул:

— Пожалуй, умолчу о том, куда завел меня нос и богатые фантазии.

Значит, действительно, на коллоквиуме пованивало за километр от моей апатичной физиономии. Я расстроилась, а мужчина, перевесив датчики, утешил:

— Достаточно далеко, чтобы аромат был слабым, но достаточно близко, чтобы почувствовать горечь лимонной полыни.

— Вот видите! При любом устройстве носа запах копирует настроение! — выпалила, а лицо Вулфу стало непроницаемым. И что я не так сказала?

Закончив замеры потенциалов, вернее, замеры бесконечного нуля, Альрик с задумчивым видом смотал датчики. Наверное, придумывал, какой эксперимент можно еще провести.

Неожиданно я вспомнила о зависшей проблеме. Пока профессор соображает о новых опытах, разъясню-ка ситуацию с одним товарищем, мысль о котором свербела шилом, начиная с сегодняшнего утра. Второе упоминание имени-отчества мужчины пошло куда легче:

— Альрик Герцевич, можно зарядить телефон?

Он кивнул и принялся наводить порядок на столе.

Я вытащила из сумки, забытой под кушеткой (виданное ли дело?) Мелёшинский телефон, и отодвинув хлястик, разглядела в пазу штырьки-вилки. Чуть палец не сломала, уж очень туго отошел в сторону противный хлястик. Телефон Мэла я кинула утром в сумку перед выходом из комнатушки, рассчитывая отдать хозяину при встрече и попрощаться. День подходил к концу, а расчет до сих пор не оправдался.

Аппарат воткнулся в ближайшую розетку, и не успела батарейка набрать силушку, как он пронзительно запиликал на все помещение. Альрик посмотрел в мою сторону и отошел к шкафчику с разномастными пузырьками, начав перебирать и пересчитывать лабораторные богатства.

И кто бы мог звонить? Я взяла телефон и посмотрела на оживший экран. Деваться некуда, все равно придется поговорить рано или поздно.

Мелёшин, видимо, не ожидал, что ему ответят, и тоже молчал. Слышно было, что он находился где-то на улице: в моем ухе гудели машины, играла негромко музыка, шуршали шины, взревел двигатель промчавшегося мимо автомобиля, слышались неясные голоса.

А потом Мэл громко воскликнул:

— Папена, отвечай! Не молчи же!

Мне показалось, что в его голосе сквозил страх. Страх перед неизбежностью.

Я долго прокхыкивалась:

— Привет. Телефон разрядился. Только сейчас его всунула…

Мелёшин облегченно выдохнул и вдруг взревел:

— Папена! Ты что, мать твою, вытворяешь?

В телефоне громко хлопнуло, и я почему-то сразу подумала, что это была дверь машины. Мэл выбрался наружу, и для него нестройно гудели десятки машин, а вдалеке кто-то обзывал Мелёшина нехорошими словами.

— Заткнись, козел! — прокричал он куда-то в сторону. — Ты совсем обнаглела? — заорал уже мне в трубку.

Я даже от уха её отняла, оглохнув от рева. И чего так распаляться?

— Не могу сейчас говорить, — пояснила негромко. Альрик с бесстрастным лицом прошел к окну и принялся собирать в пачку снимки моего пальца.

— А я, думаешь, могу? — надрывал связки Мэл. — Да пошел ты, старый пердун! — снова заорал кому-то в сторону на фоне участившихся автомобильных гудков и гневных криков. — Сам такой!

— Я на обследовании.

— На каком таком обследовании? — гаркнул Мелёшин, взбудораженный атмосферой уличного скандала.

— На медицинском, — сказала я, покосившись на профессора. И ведь не покривила душой ни капельки! Жаль, в центрифуге меня не успели покрутить для полноты ощущений. Зато эту полноту вдоволь предоставил Мэл.

— Папена, стоит пойти на уступки, как ты тут же садишься на шею! — продолжал распаляться он, а потом снизил обороты наезда: — Погоди, на каком обследовании?

— Говорю же, что на медицинском.

Судя по лицу Альрика, он не возражал против моего оправдания.

— Ты где? — рявкнул Мелёшин. В трубке хлопнуло, уличные звуки стали тише, но по-прежнему были слышны. Я сразу же представила, как он садится в машину, остужая кипящие мозги свежим морозным воздухом из открытого окна.

— В институте, — выпалила в надежде по-быстрому расставить по телефону все точки над «и». — Я…

— Что произошло? Почему? Ты пострадала? — завалил меня вопросами Мэл, не позволяя и слова вставить. Шестеренки в его голове крутились с бешеной скоростью, в итоге подведя к логическому умозаключению: — Это Касторский, верно? Он покойник, — произнес зловеще Мелёшин под аккомпанемент визга выворачиваемых шин и отключился.

Что это было? — ошарашено вслушиваясь я в короткие телефонные гудки. А потом зазвонила телефонная громадина Альрика, занимавшая этажерку у окна, и теперь уже он принялся общаться со своей трубкой, правда, его собеседник на другом конце провода вел себя гораздо интеллигентнее, чем мой.

Пока мужчина разговаривал, я заново воткнула телефонный штепсель в розетку. Надо же довести дело, то есть зарядку, до конца.

Альрик положил трубку.

— Звонил Генрих Генрихович. Вашу вчерашнюю компанию нашли.

Альрик положил трубку.

— Вашу вчерашнюю компанию нашли. Звонил Генрих Генрихович, он будет здесь с минуты на минуту. Встречу его, а вас попрошу не хулиганить.

Обижаете.

Профессор явно повеселел, обрадовавшись новостям от Стопятнадцатого. А мне тоже начинать прыгать от радости или бежать за веревкой и мылом?

Дозвонившийся некстати Мелёшин привнес раздрай в мысли и спутал их. Если учесть, что почти сутки я не сообщала Мэлу о своих передвижениях да еще пропустила занятия, то его нервный срыв посреди городской улицы мог объясняться элементарным беспокойством и волнением. Но поскольку профессорские капли процедили мое спокойствие, отфильтровав эмоциональный осадок, то в действие вступила логика с предположением о том, что Мелёшина уело мое разгильдяйство по отношению к установленным им правилам, и значит, цирковую крыску ожидает наказание, которого свет еще не видывал. А набить физиономию Касторскому, не разобравшись, что к чему, — дело принципа, иначе честное Мелёшинское имя будут обхахатывать все, кому не лень.