. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

Острону было тогда шесть. Смутные воспоминания о том, что было раньше, иногда снились ему во сне, но тот день он помнил хорошо и ясно. Утром мать сильно нервничала, постоянно гоняла маленького сына прочь, то велела ему сидеть в шатре и носа не казать, то отправляла к отцу, но отец был занят и возвращал его назад окриком. Острон как раз высунулся из шатра в очередной раз, -- ему очень хотелось посидеть на коленках у мамы, хотя бы недолго, -- и видел, как молодой кочевник, имени которого мальчик не знал, подъехал к шатру на бодром жеребце, ведя второго в поводу. Мать вскочила на коня, и они ускакали. Острон выбежал из шатра, раскрыв рот, он не знал, что ему делать, бежать ли следом, -- но разве шестилетний мальчишка угонится за быстроногим жеребцом? -- звать ли отца...

Он заплакал, глядя, как они тают в зыбком тумане, и громко закричал:

-- Мама!

Что было дальше, Острон узнал только много лет спустя, когда вырос. В тот день его, все еще плачущего, отдали в руки каким-то бабкам, не пускали из шатра, а наутро за ним пришел дядя Мансур. С тех пор ни отца, ни матери Острон не видел. Дядя рассказал ему, когда ему исполнилось двадцать, что мать его была влюблена в нищего молодого кочевника и сбежала с ним, бросив отца. Мавал всегда был горяч, злопамятен, и если кто-то смел оскорбить его, он преследовал обидчика до конца, будто настоящая гончая. Мавал преследовал свою жену и ее любовника восемь дней. Он убил их, потеряв голову от ненависти. А когда понял, что натворил, темный бог предъявил свои права на его душу.

Мавал в племя больше не вернулся. Мансур нагнал его, попытался остановить, но привести в чувство уже не смог.

Дядя Мансур не женился никогда, вел уединенную, тихую жизнь, часто отлучался в пустыню на охоту, оставляя племянника сердобольным бабкам. Острон привык. Когда он подрос, дядя стал брать его с собой.

Теперь, конечно, прошлое давно уже кануло в пески, не оставив видимых следов. От наследства богатого деда не осталось и намека, у дяди было два коня, четыре верблюда да небольшая юрта. Острон ухаживал за лошадьми, за оружием, собирал и разбирал юрту, когда племя вставало лагерем, и мечтал однажды когда-нибудь стать самостоятельным. Нет, с дядей было не плохо, но ему часто бывало скучно. Он мечтал, что когда-нибудь, когда у него будет свой собственный конь, он отправится в путь один. Быть может, станет известным воином, обретет славу... быть может, даже окажется Одаренным?.. Это были его самые сокровенные мысли. Бабки часто рассказывали старые истории об Одаренных, еще когда Острон был совсем мальчишкой. Времена наступают темные, говорили они. Одаренных в племенах шести богов все меньше и меньше, поговаривают, будто в племени Китаб на севере и вовсе не осталось ни одного. Это значит, скоро миру, каким они его знали, наступит конец. Темный бог погрузит его в вечный мрак. Люди сойдут с ума и превратятся в жалких животных, на которых будут охотиться куда более опасные звери, прихвостни зла.

Он в последний раз окинул взглядом темнеющую пустыню, поглотившую дядю, улыбнулся и пошел назад. Дядя нелюдим и терпеть не может больших сборищ веселых людей, это, возможно, только подчеркивает его собственное одиночество, -- Острон теперь догадывался уже, почему дядя никогда не женился, после истории своих родителей, -- но племянник вовсе не таков. Острону нравились люди. Не все из них, конечно, были приветливы с ним, да и не все обладали добрым нравом, но кто совершенен? Острон любил и этот праздник, ежегодно справлявшийся в честь бога огня Мубаррада, покровителя племени. На празднике можно было забыть о различиях между людьми, о том, кто богат, а кто беден, у кого одна лишь юрта, а у кого огромный шатер, чьи предки обладали Даром, а чьи -- нет...

-- Мы ведем свой род от знаменитого Одаренного, -- сказал ему однажды дядя Мансур, когда они коротали очередную холодную ночь у походного костра, -- ты и сам наверняка не раз слышал его имя. Эль Масуди его звали.

-- Конечно, слышал, -- рассмеялся тогда Острон. -- Бабушка Зульфия очень любит рассказывать, как он один сражался с тысячей одержимых. Но неужели это правда?

-- Что? -- темные глаза дяди остро блеснули в сумерках. -- Насчет того, с кем и как он сражался, никто теперь уж не знает. Но у нас были доказательства нашего происхождения. Огромный свиток, не меньше касабы в длину, и в нем были записаны имена. Имена наших предков, мальчик. Этот свиток был дороже золота. Дед берег его, как зеницу ока, очень редко вынимал из шкатулки. Говорил нам, пергамент древний, легко может рассыпаться в прах, если его не беречь. Но эта... кхм-м, твоя мать в очередной ссоре с отцом выхватила свиток и порвала его. Доказательств теперь нет никаких, но знай, это правда, я видел свиток своими глазами: мы потомки Эль Масуди.

Тогда Острон не придал рассказу дяди особого значения; да, он мог теперь гордиться своими предками, но толку от этого было мало, все равно никто сейчас уже не поверит в это, да и зачем?..

Они плясали у костров, хохоча, и цветастые юбки разлетались во все стороны. Он поискал глазами: да, непросто найти одну девушку среди десятка мельтешащих платьев и развевающихся волос. Ее не было.

Он поймал одного из бегающих вокруг мальчишек за руку, и тот поднял голову.

-- Хафар, не знаешь, где твоя сестра?

-- Я видел ее под пальмой вон там, -- откликнулся мальчик и показал пальцем. Острон рассмеялся и взъерошил кудрявые волосы ребенка.

-- Спасибо.

Песок мягко поддавался под ногами, шелестя при каждом шаге. Темнота сгущалась над лагерем, окутывала его в лиловый, наполненная блеском костров и гомоном человеческой жизни. Острон потянул носом. Свежеет. Скоро станет совсем холодно, как и всегда по ночам, и наутро женщины пойдут собирать воду с отсыревших камней. Хотя сейчас племя стоит лагерем в оазисе, кочевники мудро придерживаются такого мнения, что вода никогда не бывает лишней.

Он заметил силуэт сидящего человека в тени, отброшенной пальмой, и ускорил шаг.

-- Сафир, -- негромко позвал он. -- Сафир.

Девушка повернула голову, но не поднялась со своего места. Острон подошел к ней, опустился рядом и вдруг обнаружил, что ее щеки блестят.

-- С-сафир, -- растерянно окликнул он, протягивая руку, -- ты... плачешь? Что случилось?

Подушечки пальцев осторожно коснулись ее кожи. Мокрая. Девушка повернула голову, уходя от его прикосновения, еле слышно вздохнула.

-- Это... самый ужасный праздник огня в моей жизни, Острон, -- наконец прошептала она. -- Нет, не спрашивай. Я...

Он молча пододвинулся к ней, взял за плечи и привлек к себе. Сафир дрожала. На какие-то мгновения Острон забылся, запуская пальцы в ее нежные волосы, пахнущие пустыней, так, как он делал это много раз, еще с детства, когда они оба были маленькими и часто играли вдвоем. Он любил ее волосы, они напоминали ему ночное полотно неба, и если был какой-то запах, который был бы связан с домом, это был запах ее волос.