Ника Бойко - Новые, старые сказки (СИ)

— Простите, — нарушила я идиллию, — мне бы домой, ты мне что-то обещал.

Царь посмотрел внимательно на меня.

— Я от своего царского слова не отказываюсь, жертв больше не будет и да, держи.

Он стукнул трезубцем, и из пустоты появилась небольшая шкатулка.

— На берегу откроешь, держи его возле сердца, если с добрыми намерениями поможет, если же нет, то прости меня девочка, и ещё нужна будет помощь зови, я у тебя в необъятном долгу.

Морской царь ударил трезубцем, и я зажмурилась, меня тряхнуло и тело сковал нещадный холод, я тут же открыла глаза, я стояла посередине двора, первый снег несмело лежал на пожелтевшей траве, передом мной возвышался терем Владимира, позади удивленно фыркнула Моль.

— Вот и прибыли, — сказала я поднимаясь на порог.

Марта, Вита и Арон, долго расспрашивали меня, обещали кинуть весточку мужчинам, я поставила шкатулку на стол, и открыв её увила небольшое яйцо черного цвета, аккуратно достав прижала его к груди. Да воображение у Кащея страдает. Вита дала мне холщевый мешочек, положив в него яйцо, я повесила на шею. Я уже несколько дней была дома, и ждали вестей от Влада и Барта, яйцо не подавало признаков жизни только временами светилось. Времени оставалось всё меньше и меньше, царства после смерти Кащея стали на грань войны, все хотели получить огромные и плодотворные земли, да ещё и молодая вдова, Василиса собрала огромное войско, это последняя весть которую я узнала, Барт приезжал на день и унес зеркало. Чего он боится? Зима пришла снежная, она замела все подступы к терему, за ворота не выйдешь, мужчины перестали нас навещать, неизвестность угнетала. Если бы не семья, которую, я стала считать своей, я бы сошла с ума. В одно снежное утро, когда зима уже перевалила за половину на улице захрапели кони и на землю спрыгнули уставшие Барт и Михей, молча пройдя в комнату и сели за стол. Никто ничего не спросил. Я немного постояла в дверном проеме и поняла, случилось что-то страшное, я знала, что они ничего не скажут. Устав ждать и измучив сердце, я поднялась в свою комнату и прижав к груди яйцо, поцеловав его, заплакала, слезы капали и просачивались сквозь оболочку, я плакала, плакала и молилась. Выплакавшись, я, наконец-то, забылась беспокойным сном, всё еще сжимая в руках яйцо. Звездочка на шее засветилась. Проснулась от визга Виты и попыталась встать, что мне не удалось, широко открыв глаза я онемела, мой взгляд уперся в черную макушку, а мое тело сжималось в сильных объятьях. Тоже завизжав, шарахнулась с кровати, из-под одеяла показался всклокоченный мужчина, мою комнату заполнили все члены семьи. Мужчина поднял голову и осмотрелся мутными чёрными глазами.

— Бог мой, — сказал Барт, — это же он.

Мужчина обвел собравшимся пустым взглядом черных глаз и посмотрев на меня заулыбался и сорвавшись с кровати заключил в крепкие объятья.

— Мама, — выдохнул он мне в волосы, я отмякла.

— Как это понимать? — спросила Вита, — Кащей? — неуверенно позвала она.

Обнаженный мужчина не отозвался всё ещё продолжая стискивать меня.

— Дорогая он как младенец, он не знает, кто он и я не понимаю, почему так получилась, так семейный совет на кухне, Михей, принеси одежду и одень его. Оля мы тебя ждем.

— Сейчас, — я попыталась отодвинуть мужчину, но тот только ещё теснее прижался ко мне.

В комнату вошёл Михей и свалив гору одежды на кровать.

— Ну что будем одеваться? — сказал он, оторвав от меня Кащея и посадив на кровать, я поднялась и пошла за ширму, чтобы одеться и так уж засветилась в ночнушке. Кащей тут же заплакал и рванулся ко мне.

— Тихо, тихо, — гладя его по голове говорила я, — я здесь.

— Мама?

— Здесь, я здесь.

Я посадила мужчину на кровать.

— Папа? — спросил Кащей, указав на Михея.

— Вот Влад обрадуется, — ухмыльнулся он, — дядя, — и коснулся своей груди рукой.

— Дядя? — переспросил Кащей.

— Дядя Михей, хороший, сейчас мы наденем носочки, — говорил он одевая мужчину, — Оль давай быстрее, это всё же твой сын.

— Михей, не издевайся, как вообще это могло получиться?

— Отец думаю, объяснит.

Спустившись в кухню, стол, был уже накрыл и все ждали только нас, Михей сел возле отца, Кащей попытался взгромоздиться мне на руки, но был ссажен возле меня, тут же надулся. Возил ложкой в каше и веселился. Завтрак прошёл в молчании все ели медленно пытаясь оттянуть разговор.

Первой не выдержала я.

— Как это получилось? — спросила я.

— Точно не знаю, просто ты очень хотела, чтобы он возродился. Я ничего не понимаю, так же как и вы все, по виду он взрослый, а так дитя дитем, да покорми ты его, — сказал Барт.

— Я не умею, — повинилась я.

— Смотри, — сказала Марта, отбирая у Арона ложку и набрав каши протянула мальчику, тут в мгновение посерьезнел и надулся.

— А за маму, — посмотрев, главами полными доверия на мальчика протянула Марта, Арон, посопел, но кашу съел.

Я посмотрела на веселящегося мужчину, собрав волю в кулак полезла отбирать у него ложку, хоть у мужчины и был разум маленького ребенка, силы бы хватило на троих, весело рассмеявшись Кащей поднял руку вверх, я обиделась. И сев ему на колени зло посмотрела в глаза.

— Ложку, — холодным тоном сказала я.

Губы мужчины задрожали и он заревел.

— Мама злая, — рыдая протянул он.

— Всё, всё, прости, — я прижала голову Кащея к своей груди и стала гладить по волосам, тот тут же успокоился.

— Я думаю, нам стоит дать ему новое имя, пока все не проясниться, — сказал Барт.

— Дар, я буду звать его Даром, — тихо сказала я.

— Красивое имя, — сказал Михей и улыбнулся.

— Дар, давай кушать, — мягко сказала я, забирая у него ложку.

Парень нахохлился, я набрала полную ложку каши.

— А за маму?

Парень посопел, но съел.

Вот так мы и ели за бабу Виту, за тетю Марту, за деду Барта, за дядю Михея, вот так мы и уговорили всю тарелку, Дар позевал и прижав меня к себе уснул. Барт с Михеем в этот же день снова улетели. Дни снова полетели, Дар быстро учился, за неделю он догонял один год, как говориться рос не по дням, а по часам. Арон тут же примерил на меня шкуру старшего брата, и на радостях стал учить Дара разным шалостям, мы, конечно, их ругали, но только для вида, но как можно сердиться на две перепачканные вареньем мордашки. Единственное, Дар не мог спать один, боялся темноты, плакал, звал меня и засыпал только когда сжимал меня с объятьях, поэтому он так и остался жить в моей комнате.

Луна медленно заливала мою комнату бледным светом. Мужчина вздрогнул и резко сел.

— Тихо, тихо, — сказала я, укладывая его назад, — всё хорошо, мама рядом.

Мужчина лег, и напрягшись стал всматриваться в темноту, глаза вспыхнули черным огнем и тут же потухли.

Утром прилетели Барт и Михей, так же молча сели за стол, все боялись, боялись спросить о Владимире.