Тесса Греттон - Магия крови

Острым пером матери я проткнул себе указательный палец и начертил кровью на стекле нужную руну. Под зеркало я положил последнюю открытку от мамы, которая долгое время хранилась под крышкой лакированной шкатулки. На ней странным почерком было написано: «Пустыня мне подходит, Ники, в ней так легко затеряться. И это прекрасно, если ты привык быть один. Я люблю тебя. Мама».

Проделав все это, я внимательно уставился на свое отражение, изуродованное кровавой руной. Я сидел на полу, опершись руками по обе стороны от зеркала, как делал в детстве. Помедлив, я нагнулся и прошептал имя матери. Мое зрение расфокусировалось, все вокруг расплылось.

— Донна Харлай, — сказал я.

Ветерок растрепал мои волосы. Я слышал шелест листьев за окном и чей-то задорный смех. В зеркале появилось лицо — более узкое и вытянутое, чем мое, и морщин на нем было много; глаза казались очень темными. Это была женщина. Она без конца отбрасывала свои непослушные волосы, при этом движении свободный рукав задирался, открывая моему взору запястье, испещренное тонкими серебристыми шрамами. Женщина улыбалась.

А потом она исчезла, и в зеркале вновь отразился я.

23 августа 1905 года

Я пришла сюда, к Филиппу, в образе Марии. Он уже дважды уходил, чтобы полюбоваться на нее, и оба раза я оставалась дома совсем одна. Он влюбился в нее, но ее место заняла я.

Я позвонила, и Филипп открыл дверь. На его идеальном лице отразилось искреннее изумление. Я улыбнулась ее губами.

— Прошу вас, мисс Фостер, — взволнованно произнес Филипп.

Я вошла и протянула ему руку.

— Что я могу быть вам полезен? — спросил он.

Я рассмеялась, заметив благоговение в его взгляде. Он отступил, а я коснулась его лица:

— О, доктор Осборн, я обожаю вас.

И я поцеловала его.

Целое мгновение Филипп был подчинен моим чарам, его руки нежно обхватили мою талию, губы наши слились, он вдыхал нежный сладкий запах духов мисс Фостер. Затем он отпустил меня и ласково — так, как никогда не разговаривал со мной, — произнес:

— Мисс Фостер, я должен встретиться с вашим отцом.

Но прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он замер.

— Джозефин! — злобно прошипел он.

— Как ты узнал? — Я была поражена, но быстро опомнилась и, смеясь, отошла от него.

— Твои глаза, — ответил он, скрестив на груди руки. — Твои глаза, Джози. Как ты могла?

Я нахмурилась, изобразив разочарование и досаду.

— Ты женишься на ней! Ты пожертвуешь ради нее всем, что у нас есть. И все потому, что она нежная, сладкая и глупая!

Филипп сжал собственные локти так сильно, что пальцы его побелели от напряжения.

— Пойдем со мной, Джозефин, — спокойно произнес он.

Мы пришли в дом Фостеров, и я освободила Марию. Когда я открыла глаза, уже находясь в собственном теле, Филипп сказал:

— Никогда не используй ее. И никого другого, Джозефин. Я передал тебе эти великие знания не для того, чтобы ты причиняла боль другим.

— Это ты причиняешь мне боль! — закричала я, протягивая к нему руки. — Ты обещал мне все на свете, но бросил меня, как только встретил эту милую девицу. Она все для тебя, а я нет!

— Ты не сможешь быть ею. Ты лукава и ревнива — вот ты какая на самом деле.

Не желая показывать Филиппу своих слез, я убежала, а он остался один на аллее.

Я дала ему несколько часов, чтобы успокоиться, заодно и успокоилась сама. Потом принесла ему бутылку его любимого бренди. Филипп без единого слова принял ее и наполнил два бокала. Мы сели и некоторое время провели в молчании. Мой бокал был уже почти пуст, когда я наконец спросила:

— А что было в моих глазах?

— Я не смог увидеть в них себя. А это верный знак магического ритуала.

Я вздохнула:

— За что ты любишь ее?

— Да не люблю я ее. — Филипп допил остатки бренди. — Я не люблю ее.

— Нет, любишь.

— Нет, но она прелестна и обладает многими достоинствами, которых недостает мне.

— Но ты же джентльмен, Филипп. Ты мог бы жениться на ней, если бы захотел.

— И что дальше? Учить ее цедить кровь, как это делаешь ты? А кроме того, я вовсе не джентльмен. Мое происхождение более низкое, чем твое, Джози.

— Но ты же поднялся над всеми этими условностями, и никто теперь не подозревает о твоем низком происхождении.

— Диакон нашел меня на кладбище, — сказал Филипп, откинув голову на спинку дивана. — Я был членом шайки. Мы занимались тем, что похищали трупы с кладбищ и затем продавали их медицинским колледжам. Диакон понял, что у меня сильная кровь, так же как я впоследствии распознал сильную кровь у тебя. Он забрал меня и обучил искусству магии. Господи, как давно это было…

Я села рядом с ним на диван и положила руку ему на колено:

— Тебе так только кажется, Филипп. Ведь ты ненамного старше меня.

Он скривил губы:

— Мне уже сто лет, Джозефин.

Я не представляла себе, что он когда-нибудь сможет так напугать.

— Как это? — прошептала я.

— Благодаря заклинанию, а точнее, снадобью. Но оно не поможет тем, у кого в венах не течет сильная кровь. Диакон пробовал его на других, но всегда безуспешно.

— А что это за заклинание? — спросила я, выпрямившись и посмотрев ему в глаза.

— Кармот. Он называл его кармотом.

Я схватила его за руки:

— Покажи мне это, Филипп. Покажи.

Перебирая мои пальцы, он колебался, не в силах решить, как поступить.

— Клянусь, я больше не притронусь к ней, да и ни к кому другому. Я стану хорошей, Филипп. Помоги мне, и мы будем вместе. Ну, пожалуйста.

— А мы стоим друг друга, разве пет? — усмехнулся он.

Я улыбнулась:

— Обещаю, что так будет всегда. — Я коснулась его лица. — Тебе никто не нужен, Филипп.

Мы поцеловались. Я хочу навсегда запомнить, как его пальцы ласкали и сжимали мои бедра.

Сон мой был тяжел; я весь вспотел и чувствовал себя уставшим, словно разочарование и неудовлетворенность подействовали не только на мой дух, но и на тело. Всякий раз, стоило мне погрузиться в туман, я вскакивал, ощущая, как вокруг меня все рушится.

Сейчас я больше всего хотел увидеть Силлу и рассказать ей обо всем. Она должна знать, что мне известна правда о магии, о ее мощи и свойствах, но до вчерашнего дня я просто подавлял эти тягостные воспоминания. Магия для меня означала кровь, боль и одиночество. Именно из-за нее я потерял мать.

Но торопиться было нельзя, поэтому я решил подождать хотя бы до обеда. Каким я предстану перед ней, когда признаюсь, что врал, и извинюсь? Она подумает, что я свихнулся или, еще хуже, испугался.