Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

— Я хотела бы наполнить вашу флягу, — сказала она.

— Но боюсь вас обидеть. А вы посчитаете меня за ребенка.

Кавинант состроил гримасу, глядя на нее. Она была для него, словно живой упрек, и он внутренне сжался. С усилием, заставившим его голос звучать холодно и официально, он сказал:

— Забудь о прошлой ночи. Это была не твоя вина.

Неуклюжим движением он протянул ей флягу.

Она подошла ближе и стала слегка трясущимися руками наполнять его флягу.

Он отчетливо произнес:

— Спасибо.

Она дико смотрела на него несколько мгновений, потом лицо ее смягчилось выражением облегчения, и она улыбнулась.

Ее улыбка напомнила ему о Лене.

Через силу, словно она была ношей, от которой он добровольно отказывается освободится, Кавинант указал ей на место рядом с собой. Скрестив ноги, Гэй села на пол у подножия его постели, сияя от счастья и чести, оказанной ей Рингфейном.

Кавинант старался придумать для нее какие-нибудь слова, но прежде, чем ему это удалось, он увидел Вохафта Кваана, входившего под своды Менхоума. Кваан шел прямо к нему тяжелой походкой, словно преодолевая взгляд Кавинанта, и когда он приблизился к Неверующему, то колебался лишь мгновение прежде, чем задать вопрос:

— Мы беспокоились. Жизнь нуждается в питании. С тобой все в порядке?

— В порядке? — Кавинант чувствовал, что вторая фляга вина начинает оказывать на него воздействие. — А разве ты не видишь? Я тебя вижу. Ты такой же здоровый, как дуб.

— Ты закрыт для нас, — сказал Кваан бесстрастно и с неодобрением. — То, что мы видим, — это не ты.

Это двусмысленное заявление, казалось, должно было вызвать саркастическую реакцию у Кавинанта, но он сдержался. Томас пожал плечами и сказал:

— Я ем, — словно не хотел претендовать на избыток здоровья.

Кваан, казалось, принял этот ответ за чистую монету. Он кивнул, слегка поклонился и ушел.

Глядя ему в след, Винхоум Гэй прошептала:

— Он не любит тебя?

В ее голосе слышался страх перед дерзостью и глупостью Вохафта. Казалось, она спрашивала, как он осмелился испытать такое чувство, словно все происходящее с Кавинантом в предыдущую ночь возвело его в ее глазах в ранг Ранихина.

— У него есть на это серьезная причина, — уныло ответил Кавинант.

Гэй выглядела растерянной. Словно пытаясь узнать что-то запретное, она быстро спросила:

— Потому что ты «про…» «прокаженный»?

Томас видел, насколько это серьезно для нее. Но он чувствовал, что сказал уже чересчур много о прокаженных. Подобный разговор компрометировал его сделку.

— Нет, — сказал он, — он просто считает меня неприятным.

Услышав это, она нахмурилась, словно подозревая его в нечестности. Долго глядя в пол, она словно пыталась использовать камень, чтобы измерить его двуличность. Потом встала и наполнила флягу Кавинанту из своего кувшина до краев. Отвернувшись, она тихо сказала:

— Ты все же считаешь меня ребенком.

При ходьбе ее бедра вызывающе и пугающе раскачивались, словно она считала, что рискует своей жизнью, обращаясь с Рингфейном столь нагло.

Он смотрел ей вслед и удивлялся гордости людей, которые служили другим, и их внутреннему миру, который сделал правду столь труднопроизносимой.

Потом он перенес взгляд с Гэй на выход из Менхоума, где в солнечном свете стояли Морэм и Лифе. Они стояли лицом друг к другу — она каштаново-коричневая, а он в голубой накидке — и спорили, точно земля и небо. Прислушавшись, Кавинант мог различить, о чем они говорят.

— Я это сделаю, — настаивала она.

— Нет, послушай меня, — ответил Морэм. — Он не хочет этого. Ты только причинишь ему боль и себе тоже.

Кавинант с беспокойством смотрел на них из прохладной темной пещеры.

Большой, как руль, нос Морэма придавал ему вид человека, который прямо смотрит на вещи, и Кавинант чувствовал уверенность, что он и в самом деле не хочет того, против чего возражал Морэм.

Вскоре спор закончился. Мейнфрол Лифе оставила Морэма и вошла в пещеру Менхоума. Она приблизилась к Кавинанту и в высшей степени удивила его, упав перед ним на колени и прикоснувшись лбом к камням. Не поднимая головы и опираясь ладонями об пол, она сказала:

— Я твоя слуга. Ты — Рингфейн, повелитель Ранихинов.

Кавинант смотрел на нее, разинув рот. Сначала он не понял ее, в своем удивлении он не мог представить себе чувство, настолько сильное, чтобы заставить Мейнфрола склониться так низко. На лице его внезапно появилось выражение стыда.

— Мне не надо слуг, — проскрежетал он. Но потом увидел Морэма, беспомощно хмурившегося позади Лифе. Он сдержался и предложил уже мягче: — Я недостоин чести твоего служения.

— Нет! — взорвалась она, не поднимая головы. — Я видела, Ранихины почтили тебя ржанием.

Кавинант почувствовал себя пойманным в ловушку. Казалось, не было способа заставить ее прекратить унижаться, не дав ей понять при этом, что она унижается. Он жил без такта и уважения так долго. Но он обещал быть воздержанным. И во время своего путешествия из Подкаменья Мифиль он ощутил последствия своего согласия на то, чтобы люди Страны общались с ним, как с каким-то мифическим героем. С усилием он хрипло ответил:

— И, тем не менее, я не привык к таким вещам. В моем мире я… я — всего лишь маленький человек. Ваше уважение доставляет мне неудобства.

Морэм тихо, с облегчением вздохнул, а Лифе подняла голову и с удивлением спросила:

— Разве это возможно? Разве могут существовать такие миры, где вы не относились бы к числу великих?

— Даю честное слово. — Кавинант сделал глоток из фляги.

Осторожно, словно опасаясь, что в его словах все же заключался какой-то подвох, она поднялась с пола. Откинув голову и тряхнув связанными в пучок волосами, она сказала:

— Кавинант Рингфейн, будет так, как ты захочешь. Но мы не забудем о том, что Ранихины почтили тебя ржанием. Если мы сможем чем-нибудь служить тебе, дай нам только знать об этом. Ты можешь приказывать нам во всем, что не касается Ранихинов.

— Одну услугу вы могли бы мне оказать, — сказал он, глядя на каменный потолок. — Приютите у себя Ллауру и Пьеттена.

Когда он взглянул на Лифе, то увидел, что она улыбается. Он свирепо рявкнул:

— Она — один из Хииров Парящего Вудхельвена. А он — просто ребенок. Они достаточно испытали, чтобы заслужить немного доброты.

Морэм мягко перебил ее.

— Гигант уже говорил об этом с Мейнфролами. Они согласились позаботиться о Ллауре и Пьеттене.

Лифе кивнула.

— Подобные приказы выполнять нетрудно. Если б Ранихины не были предметом наших забот, то большую часть своих дней мы провели бы во сне.

По-прежнему улыбаясь, она оставила Кавинанта и вышла на солнце.

Морэм тоже улыбался.

— Ты выглядишь… лучше, Юр-лорд. Как ты себя чувствуешь?