Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка

Князья переглянулись, соображая, что ответить. Эх, нет в вас солидарности трудящихся и понимания классовой общности, товарищи феодалы…

— Да не по чину им будет, — нашелся Арцуд.

— Да? Ну что же, понимаю, понимаю… — Я покивал. — Значит, право сбора налогов в царскую казну надо возвращать?

— Так ведь с чиновников этих государству-то одно разорение. И жалованье им положено, и воруют они безбожно — вон хоть того же брата Асмару спроси, — огладил бороду Шедад. — Он, я слышал, до монашества как раз мытарем-то и был, знает про все их порядки. Мы же лишь о благе государства радеем! К чему эти пустопорожние траты, когда князья испокон веку сами цареву долю собирали?

— Да-да, это понятно, им-то воровать степенство не позволит, — снова покивал я.

— Истинно так! — возгласил князь Софенине и воздел палец.

— Хм… И, значит, охрану благолепия в княжеских землях им же поручить заново?

— Владетельный сам обязан обеспечить чинность да безопасность жителей и путников на своей земле. Это священный его долг, — внушительно кивнул князь Хатикани. — И казне опять же расхода на содержание стражников не будет.

— Как это… ответственно. Ну а исключительное право суда вернуть, верно, для того же понадобилось?

— Зришь в корень, брат Прашнартра. — Шедад кивнул еще раз. — Именно так и есть. Судье также кормление от казны полагается, так для чего же деньги тратить и сущности умножать? Поймал князь разбойника, тут же его осудил да на елке и повесил, добрым людям на радость, а татям — во устрашение.

— Для всего этого войско надобно… Хотя вижу — снять ограничение на число княжеских дружинников.

— И безземельным витязям будет к кому на службу податься, — поддакнул Софенский князь. — Не только о казне, о царских подданных Совет князей радеет.

— Но разве не почетнее им на царскую службу поступать? — прищурился я.

— Почетнее, — не стал спорить Арцуд. — Так и надо, чтобы священную особу государя окружали лишь достойнейшие из достойных! А их, увы, немного.

— Вижу-вижу, — кивнул я. — Это потому вы хотите ограничить царское войско одними лишь Блистательными и стражей его личных земель?

— Ну а к чему траты, когда князья выставят свои дружины по первому зову своего царя?

— Ну, зов-то, положим, просто так теперь и не кинуть… — Я хмыкнул. — Ведь вы желаете, чтобы объявлять войну и заключать мир царь мог лишь с согласия Совета князей.

— О, это простая предосторожность от негодных советников, которые могли бы втянуть Ашшорию в неисчислимые бедствия, — с самым честным видом произнес князь Хатикани. — У подножия трона вечно толпятся недостойные, дети змеи и ехидны, порождения крокодила, но бывает, что хитростью и изворотливостью они занимают место близ государя и отравляют его разум дурными советами и наветами на честных слуг его.

Кажется, двоих таких «честных» я уже знаю.

— Ну и право чеканки своей монеты князьям нужно?..

— Дабы все это поддерживать в порядке. Случается так, что монет, потребных на утоление всех нужд, не хватает даже в государевой казне, что уж говорить о нас? И вот тогда, чтобы выплатить жалованье солдатам и стражникам, князья могли бы пожертвовать свои богатства, перебив хоть и те же пиршественные кубки из драгоценных металлов в монеты.

— Как же велико ваше самопожертвование и как счастлив был, наверное, царь Каген, имея столь верную и надежную опору.

— Ни одного важного решения не принимал он, не посоветовавшись вначале с владетельными князьями.

Ага, это я наслышан. Внимательно внимал тому, что вы советовали, и поступал строго наоборот.

— Ну а должности министров и капитана Блистательных распределять лишь между членами Совета князей и их наследниками надо, я полагаю, оттого, что слуг вернее и надежнее у царя все равно не найдется?

Софенский и Хатиканский князья закивали как китайские болванчики.

— И сами же князья решат, кому какая более всего подходит?

— Разные таланты отпущены Святым Солнцем каждому из нас, и первейший из воинов может оказаться скверным казначеем. Кто же лучше самого человека знает, к чему он более пригоден? — произнес Арцуд. — Что же, подпишет такой эдикт царевич Лисапет?

Я помолчал немного, переводя взгляд с одного из посланцев Совета князей на другого, а затем не сдержался и фыркнул.

— Слушайте, а при таком раскладе зачем вам вообще нужен царь? Чтобы был хоть кто-то виноватый в том, что вы страну на куски раздербаните?

— Мы… — попытался возмутиться князь Хатикани.

— Ослы, — ласковым тоном перебил его я. — Глупые, жадные и самовлюбленные ослы, неспособные даже на шаг предсказать последствия того, чего сами понапридумывали. Хочешь знать, чем это вот, — я помахал свитком с «кондициями Анны Иоанновны», — закончится? Да тем, что вы без твердой руки все переругаетесь, потом передеретесь, а после этого соседние государства вас по одному передавят. Валиссе такие условия предложите, царевна-то — дура-баба, может, и согласится. Только когда она все же силу наберет и начнет вам как курятам башки откручивать, вы это… сильно-то не обижайтесь. Сами себе злобные болваны ведь.

Я с усмешкой бросил свиток на стол и с удовольствием полюбовался на огорошенные физиономии посланцев.

— Нам не нравится твой тон, монашек, — со злостью процедил князь Софенине. — Ты бы знал свое место.

— Мы рыбе тоже не нравимся, но едим же. — Я стремительно (невзирая на возмущенно скрипнувшие колени) поднялся и облокотился на стол. Больше, чтобы устоять, конечно, но вышло внушительно, чего уж там. — И я-то знаю свое место. Оно здесь, в монастыре, могу даже келью показать. А вот будет ли тебе, князюшка, где голову преклонить хотя бы через год, это бо-о-ольшой вопрос.

Я выпрямился и отвесил легкий поклон настоятелю.

— Пойду я, отец Тхритрава, помолюсь, чтобы Святое Солнце даровал князьям царя… в голове. А то так и помрут дураками.

Задерживать меня не стали, зато у кельи моего появления снова ожидал Тумил.

— Ну? — поинтересовался я. — И чего?

— Крипва-шмуньи-прахтва-труждру-превашипрука-виртра-транью-мохвирикорду-пророхри-мукваджа-мимисома! — на едином дыхании выпалил он и, достав из-за спины свиток, протянул его мне. — На, проверяй.

— Ну ни фига себе, — крякнул я. — С такой памятью — и на свободе…

— Я прошел испытание? — мрачно поинтересовался Тумил.

— Ну, это зависит от того, что ты испытывал. Если мое терпение, так оно и не таких пережило. — Я открыл тяжелую дверь в келью и потер поясницу. Побаливает, гадина такая. — А насчет имени… Это шутка была вообще-то.

— Ты!.. — Парнишка аж задохнулся от избытка чувств. — Знаешь, я думаю, что в будущем история твоей жизни появится в Писаниях. Называться она будет: «Деяния просветленного брата Прашнартры, безусловно удостоенного заступничеством Троих Святых, раз уж его за эти деяния не прибили еще в ранней молодости»!