Антон Аэрс - Сфера. Мир Обреченных

Предводитель араюнов благодаря своему сверкающему нефритом и золотом плащу напоминал дорогое ювелирное украшение. Вождь был обут в золотые сандалии. Двое рабов расторопно расстилали перед повелителем пестротканые дорожки, дабы царственные ступни не касались презренной земли.

Предводитель араюнов ожидал гостя у походного святилища, которое представляло собой каменное изображение раскрывшего зубастую пасть танцующего божества. Морда истукана была вымазана в крови. Перед ним на специальной подставке в виде жердей покоилось несколько десятков явно недавно отрубленных голов. Это очень походило на страшные счеты.

Одного взгляда на эти головы было достаточно, чтобы определить, что большинство из них принадлежало пропавшим солдатам из соседнего воинского лагеря. И все же пока Мангрейд промолчал. Во-первых, он знал, что араюнский вождь ни за что не признает свою вину, а, скорее всего, будет утверждать, что головы принадлежали плененным им врагам.

А во-вторых, философ пришел сюда в одиночку вовсе не для того, чтобы уговорить людоедов хотя бы временно перейти на говядину, баранину или конину. Это было бы совершенно бесполезно и очень опасно. Чтобы подчинить своей воле своенравных каннибалов, необходимо было совершить нечто выдающееся. И философ самонадеянно собирался это сделать. Недаром в Сфере про Мангрейда ходили многочисленные легенды и даже устные жития. Его личность окружал ореол героя и святого. А сверхчеловек должен уметь без всякого оружия одним лишь словом и взглядом побеждать многочисленных врагов.

Вождь араюнов явно не слишком опасался гостя. Беседуя, они подошли к тому месту, где был привязан к столбу обнаженный человек. Мангрейд сразу определил по цвету его кожи, широкому лицу и валяющимся рядом деталям одежды, что это и есть похищенный посол. Многочисленные обитатели лагеря — мужчины, женщины, дети, старики по очереди подходили к пленнику, и каждый каменным кинжалом срезал с плоти живого пленника свой кусок мяса. После этого людоеды с поспешностью отходили в сторону, чтобы поджарить на костре и жадно съесть свою порцию. В результате несчастный страдалец видел, как его живьем поедают и хоронят в своих утробах людоеды.

— Я смотрю, у твоей армии нет проблем со снабжением провиантом, — понимающе улыбаясь, кивнул на страшное пиршество философ.

Людоедский вождь, ожидавший услышать упреки и даже угрозы со стороны Мангрейда, заметно растерялся. Затем араюн стал поспешно пояснять, что этот бродяга, вор и убийца, выкуплен в одном селении по дороге сюда и теперь получает справедливую кару за свои преступления.

Это была самая наглая ложь, которую только Мангрейду приходилось слышать. Философ знал, что чести быть съеденным живьем удостаиваются далеко не все, а только те знатные пленники, в чьих воинских доблестях и выдающемся уме араюны не сомневаются. Естественно, что такой «привилегии» не мог удостоиться презренный преступник.

У людоедов считалось, что лучшие качества поедаемого передаются через его плоть. Из головы умерщвленного храбреца потом будут вынуты все кости, ее засушат, и один из вождей станет носить такую сильно уменьшившуюся голову в качестве талисмана у пояса. У разговаривающего с философом главного людоеда рядом с ножнами меча висела целая дюжина подобных «украшений».

Мангрейд с любопытством стал рассматривать эти головы, задавая вопросы, на которые людоед с удовольствием отвечал. Потом внимание философа естественным образом перешло на очень красивый меч главного араюна, ножны которого и сам клинок были с большой искусностью вырезаны оружейником из очень крепкого черного дерева в форме змея. Тут Мангрейд вспомнил о своем подарке верному союзнику. Он развернул принесенный с собою сверток, и каннибал увидел протянутый ему на куске голубого шелка удивительной красоты кинжал с обильно позолоченной рукоятью.

Философ знал, что любое металлическое оружие, не говоря уже о выполненном из драгоценных металлов, считается у араюнов бесценным. Сами они не владели искусством получения и обработки стали. Поэтому пользовались в основном каменными и деревянными мечами и инструментами. Редкие же экземпляры железных и бронзовых мечей доставались араюнам в качестве военных трофеев. Поэтому дар, преподнесенный Мангрейдом вождю, был принят последним с плохо скрываемым восторгом. Людоед даже не удержался от того, чтобы тут же извлечь клинок из ножен. Несколько раз он рассек им воздух, любуясь многослойной сталью клинка и красотой отделки его рукояти.

Неожиданно Мангрейд заговорил о том, что больше не потерпит от араюнов неподчинения:

— Вы можете что угодно делать с пленными врагами, — громко и властно обратился философ к толпе, занятой поеданием ханского посла, — Но я запрещаю вам покушаться на жизнь моих союзников! Любого, кто отныне попытается это сделать, я покараю.

Вначале в лагере наступила гробовая тишина, которая вскоре сменилась бурей негодования. И больше всех возмущался вождь, который в сердцах даже отшвырнул только что подаренный ему кинжал.

— Да кто ты такой, чтобы приказывать нам! — потрясал кулаками перед лицом философа главный людоед. — Араюны — вольный народ и всегда ели, кого хотели. А тот, кто пытался нам указывать, вскоре сам становился угощением на наших пирах.

— Отец отцов! — обратился к верховному вождю один из воинов в богатой накидке и в пышном головном уборе, составленном из разноцветных перьев райских птиц и засушенных пшеничных колосьев. Мочки ушей говорившего оттягивали тяжелые каменные серьги, выполненные в форме солнечных дисков. — Позволь нам испить дымящейся крови этого человека. Мы знаем, что он великий вождь. Тем лучше для нашего народа. Его плоть вселит в сердца твоих сынов и дочерей большую отвагу и мудрость.

— Вы хотите поднять на меня оружие? — с выражением притворного изумления на лице воскликнул Мангрейд. — Глупцы! Хорошо же, я научу вас послушанию.

Уже некоторое время Мангрейд исподволь наблюдал за людоедским вождем, с которым происходило что-то неладное. На лбу этого человека выступила испарина, кожа его лица побледнела. Несколько раз главный араюн странно покачнулся, будто пьяный. Когда философ резко вскинул в его сторону вытянутую руку, верховный людоед вдруг повалился на землю. Тело его начали сотрясать предсмертные судороги, а изо рта пошла пена. Толпа вооруженных людей вначале оторопела, а потом бросилась на совершенно безоружного философа. Но Мангрейд был совершенно спокоен. Он четко все рассчитал и продолжал хладнокровно разыгрывать представление:

— Остановитесь, иначе я не оставлю в этом лагере ни одной живой души! — предупреждающе вскинув руку, крикнул он.