Юлия Терехова - Земли первородных. Избранницы (СИ)

— Шшшшшш, тихо, моя хорошая, я тут. Я с тобой. Все кончилось. Ты в безопасности.

Не веря своим ушам, убираю руки от лица. Надо мной застыл златоглазый акши, закрывая все вокруг. Краем сознания понимаю, что у него снова рассыпались волосы, поэтому-то я и вижу только его лицо и горящие ярким золотом глаза, где теперь плещутся эмоции — волнение, страх, радость.

— Айк, это правда ты? Или я все-таки умерла? — дрожащей рукой дотрагиваюсь до его лица, но оно никуда не исчезает, наоборот тепло в моей ладони свидетельствует, что я трогаю живое существо, а не мираж.

— Это я, моя маленькая, правда я. — облегченно выдыхает лорд и начинает судорожно целовать мое лицо, не давая опомниться, — дурочка моя, как ты меня испугала. Я снова боялся опоздать… — шепчет Аллинар, покрывая поцелуями губы, скулы, нос, веки, мокрые от слез ресницы. — Не плачь, моя хорошая, не плачь, моя леди маленькая, тебя никто больше не обидит, обещаю.

— Ты всегда мне это обещаешь, — улыбаюсь сквозь слезы, которые уже просто не остановить, — И ты никогда не опаздываешь. Айк, прости меня. Айк, я…

— Шшшшш, все хорошо, славная моя, девочка моя ненаглядная. Не говори ничего, потом поговорим. Ты вся дрожишь и промокла. И снова вся в синяках.

Меня бережно закутывают во что-то теплое и поднимают на руки, усталость накатывает как огромные волны. От пережитого мутит и начинает раскалываться голова. Ощущаю на лбу теплые губы Айка и сверху разносится тихое, — У тебя жар, милая, потерпи, скоро станет полегче.

Пытаюсь бороться с головной болью, но сознание окутывает туманом, и только успокаивающий голос златоглазого лорда где-то рядом. — Спи, моя хорошая, тебе надо поспать. Я рядом, я никуда не денусь от тебя. Не бойся, Александра.

После этих слов перестаю бороться с туманом, и он окружает меня, погружает в темный глухой кокон, где нет звуков, голосов и, главное, боли.

Разлепив веки, разглядываю потолок. Вроде похож на мой, а не мой. Пока я пытаюсь сообразить, что не так с потолком, рядом зашевелились. Пытаюсь повернуться в сторону шороха, за что тут же ощущаю боль во всем теле. Ноет лодыжка, ей вторят ушибленные ребра, болят синяки и царапины.

— Уфффф, — застываю на спине, стараясь не двигаться. — Черт, как же больно, — сквозь зубы цежу я.

— Еще бы! Радуйся, что цела, — раздается откуда-то сбоку голос Эрхи. И она тут же склоняется надо мной, протирая какой-то влажной тряпкой проступивший на лбу пот и ласково гладя по голове. — Как мы за тебя перепугались, Ксандра. Он когда влетел на двор с рыком, что ты в опасности, я уж думала все, остались от тебя одни кости.

— Кто влетел? — чего-то я уже совсем плохо соображаю, видимо меня часто бьют по голове в последнее время.

— Как кто? Первородный твой. Глаза золотом пылают, сам на грани трасформации, видала я это как-то раз где-то в пограничных мирах, страшное зрелище, — согласно киваю, что тут скажешь, зрелище и впрямь пугающее, — и рычит на весь двор, где она.

Я, затаив дыхание, аккуратно поворачиваюсь налево. Рядом спит Аллинар, он все-таки мне не приснился, не был плодом моего больного воображения. Медленно дотрагиваюсь до щеки, провожу кончиками пальцев по скуле. Глаза на миг открываются, на меня смотрит мутное золото, Айк что-то бормочет во сне и снова засыпает, положив на меня руку и припечатав ей к кровати.

— Первый раз вижу акши в таком состоянии, — делится наблюдениями Эрха, пока я завороженно разглядываю спящего Аллинара.

— В каком таком?

— Ксандра, он тебя когда притащил, никому не дал к тебе близко подойти, сам отмыл, раны обработал, переодел и спать уложил. — до меня наконец дошло, что не так с комнатой, мы были не в моей каморке, а в самой большой комнате тарракши. — Сидел с тобой как сиделка, пока у тебя жар не стал спадать. И только тогда сам спать лег. Хотя неизвестно как на ногах стоял.

— Эрха, сколько он не спал? — разглаживаю спутанные пряди у лба моего лорда, первый раз вижу, чтобы у него путались волосы.

— Пару суток, пока у тебя жар не проходил. Сейчас уже сутки, как он спит. Чтобы первородный спал как убитый — мне страшно подумать, сколько он не спал до этого. — Эрха покормила меня бульоном и ушла заниматься делами, постоялый двор как обычно требовал постоянной заботы.

А я, поерзав под тяжелой рукой, кое-как притиснулась к Айку и уткнувшись в грудь, вдыхая такой родной запах моря, пробормотала, что люблю его и никуда больше не убегу.

— Я могу считать это обещанием? — раздалось у меня над ухом. Ох, и сколько он уже не спит, интересно. А я тут как влюбленная идиотка на него наглядеться надышаться не могу. Чувствую, как лицо заливается краской.

— Саша, ну-ка посмотри на меня, — мотаю головой, пожалуй, я воздержусь. — Сашшша, повтори-ка снова, — с этими словами меня аккуратно перекладывают на спину, по пути перехватив ладони, которыми я хотела укрыться. Поднимаю глаза и утыкаюсь в напряженный золотой взгляд. А он действительно устал, только сейчас понимаю, как осунулось его лицо, отчего скулы проступили еще сильнее.

— Айк, прости меня, — чуть слышно шепчу, не имея возможности вырваться из плена золотых глаз.

— Я подумаю, — совершенно серьезно отвечает мужчина, — повтори, что ты только что мне тут шептала.

Я уже, наверное, цвета помидора: — Я больше не убегу никуда. — еще тише шепчу я.

— Это похвально, конечно, но я прошу повторить другое. — фууух, давай же соберись, сама же хотела поговорить с ним начистоту, сколько еще бегать можно, и, набрав в легкие воздуха, выпалила, — Я тебя люблю.

Следующие секунды тянутся долго-долго, я слышу, как глухо колотится мое сердце, как пичужка в клетке, пока Аллинар молча разглядывает меня и с резким выдохом отпускает мои руки. Я правда не успела ими шевельнуть, как быстрым, но осторожным движениям меня переместили. И теперь я лежу у него на груди, а по моей спине под рубашкой скользят его ладони, выписывая какие-то узоры.

— Леди моя непутевая, скажи мне, зачем ты убежала? — от движений его рук я постепенно теряю способность внятно соображать, но попытка сползти была прервана глухим рыком. Впрочем гладить меня перестали, видимо, поняв, что так связного ответа не дождешься.

— Я знаю о твоей несостоявшейся свадьбе, — решительно сказала я, чувствуя как падает с плеч тяжелый камень, который я тащила столько дюжин дней.

— О какой еще свадьбе? — Аллинар похоже искренне удивлен, что совершенно сбивает с толку. И трещит по швам моя уверенность, и тускнеет заготовленная речь, спокойная и твердая, а я сто раз ее репетировала, когда не могла уснуть. И конечно в своих мечтах я выглядела очень достойно, этакий благородный рыцарь ценой собственного разбитого сердца освобождает дорогу чужой любви. Все плачут, рыцарь гордо уходит в закат, занавес.