Олег Авраменко - Адепт Источника

Минут через десять ушедший докладывать о нас стражник вернулся. Вместе с ним важно шествовал высокий голубоглазый блондин лет сорока, типичный ариец, одетый в шикарный камзол из темно-коричневой тафты со множеством серебряных позументов. Его властный вид и почтительное отношение к нему со стороны стражников свидетельствовали о его высоком положении в иерархии ордена.

Когда он приблизился к нам, мы с Брендой спешились. Он сдержанно поклонился, мы ответили ему тем же.

— Командор Гартман фон Ауэ, — представился он, — адъютант его светлости великого магистра. С кем имею честь, господа?

— Карл де Лумьер к вашим услугам, сударь, — вежливо произнес я. — А это мой оруженосец и кузен Бран де Шато-Тьерри.

Командор неодобрительно взглянул на Бренду — ее девичья внешность произвела на него не лучшее впечатление — и неопределенно кивнул.

— Мне доложили, что вы прибыли с посланием от герцога Нормандского.

— Вернее, с поручением, — уточнил я. — С конфиденциальным поручением. У меня есть рекомендательное письмо, адресованное лично его светлости великому магистру, и я намерен ходатайствовать о срочной аудиенции.

Я достал из-за отворота камзола пакет, скрепленный большой гербовой печатью из красного воска; внутри пакета лежала записка — мой привет Александру. Я решил не предупреждать его заранее о своем визите, чтобы не дать ему времени на подготовку к встрече и по возможности застать его врасплох. Помимо всего прочего, мне хотелось понаблюдать за его естественными реакциями, а не за отрепетированными позами, на которые он был мастак.

Командор взял у меня пакет и внимательно изучил печать, убеждаясь в ее подлинности. На всякий случай я сделал ему легкое внушение, направляя его мысли в нужное русло. То ли командор был очень восприимчивым человеком, то ли он сам пришел к такому же решению, но никакого сопротивления с его стороны я не ощутил.

— Следуйте за мной, господа, — произнес он, подтверждая свое приглашение соответствующим жестом. — Я доложу о вас его светлости.

Мы прошли под аркой ворот и очутились на краю широкого плаца, в противоположном конце которого строем маршировали пешие крестоносцы, распевая какую-то воинственную песню. Эта песня показалась мне смутно знакомой, и только с некоторым опозданием я признал в ней более энергичную, приспособленную к строевому пению версию «Te Deum». Я мысленно выругался, затем так же мысленно рассмеялся. Это было в духе моего братца; он мечтал превратить весь этот мир в одну большую казарму, где все люди будут ходить строем и распевать католические гимны.

Возле конюшен Гартман фон Ауэ поручил наших лошадей заботам конюхов, затем повернулся ко мне и сказал:

— У вас славное имя, сударь. Вы случайно не родственник знаменитого Артура де Лумьера, который тридцать лет назад командовал армией Лангедока в войне с нашим орденом?

— Да, я его сын.

Командор с уважением поглядел на меня.

— Даже так! Надеюсь, ваш отец в добром здравии?

— Он давно умер, — замогильным голосом сообщил я.

Командор перекрестился. Я последовал его примеру, а Бренда чуть было не осенила себя знамением Света, но вовремя спохватилась.

— Да упокоит господь его душу, — произнес Гартман фон Ауэ. — Ваш отец был великим воином, сударь, и в нашем ордене его уважают, хотя он был нашим врагом. Мы свято блюдем традиции рыцарской чести.

Я промолчал, сохраняя на своем лице скорбную мину. По правде говоря, я был польщен, что Александр не предал мое имя анафеме. Впрочем, не исключено было, что я обманывался, принимая желаемое за действительное. Может, он хотел сделать это, но не смог, потому что большинство его подчиненных чтили воинские традиции своей эпохи. В Средние Века война является неотъемлемой частью повседневного быта, и в этих условиях уважение к достойному врагу не просто красивая поза, не благородный жест, а жизненная необходимость, отдушина для гуманизма в мире, где царят жестокость и насилие. Чтобы расстрелять пленного во Второй мировой войне достаточно было того, что он — офицер вражеской армии; а в XV веке, чтобы оправдать казнь плененной Жанны д'Арк, англичанам пришлось объявить ее ведьмой. Почему-то многие историки не обращают внимания на этот примечательный факт. Я участвовал в нескольких средневековых войнах, но упаси меня бог от участия в «цивилизованной» войне — даже если в ней будут неукоснительно соблюдаться все положения Женевской конвенции…

За прошедшие с момента нашей последней встречи три десятилетия Александр сильно изменился. Теперь он выглядел лет на пятьдесят по меркам простых смертных; кожа на его гладко выбритом лице потемнела, чуть загрубела, на лбу и переносице образовалось множество морщин, а в густых каштановых волосах виднелись седые пряди. Однако лицо его сохраняло прежнее жесткое, волевое выражение, серо-стальные глаза смотрели на мир властно и решительно, с вызовом, ярче прежнего пылал в них огонь фанатизма.

Несколько секунд после того, как он вошел в комнату, где нам велено было ждать ответа на просьбу об аудиенции, мы молча рассматривали друг друга, освежая свою память и пополняя ее новыми сведениями о переменах во внешности. Я должен был признать, что этот облик, обычно принимаемый только самыми старыми из Властелинов, очень идет Александру. В былые времена я находил его юное лицо, отмеченное печатью одержимости, в некотором роде смешным — но сейчас мне было не до смеха.

— Если ты хотел ошарашить меня своим визитом, — медленно проговорил Александр, — то тебе это удалось. Я удивлен, брат. — Он произнес ключевые слова, приводящие в действие чары против подслушивания, и вновь обратился ко мне: — По правилам фамильного этикета нам следовало бы обменяться сердечными рукопожатиями, но я не думаю, что это хорошая идея.

— Согласен, — кивнул я. — Нам можно присесть?

— Да, разумеется. Располагайтесь, где вам угодно, чувствуйте себя как дома.

Мы с Брендой устроились в удобных креслах и немного расслабились, хотя совету чувствовать себя как дома следовать не собирались. Особенно я.

Александр тоже сел и перевел свой жесткий взгляд на сестру.

— Так стало быть, ты и есть Бренда? В последний раз я видел тебя совсем маленькой.

— Жаль, я не помню этого, — вежливо ответила Бренда.

— Ты была милым ребенком и стала красивой девушкой, — продолжал Александр. — В этом наряде ты выглядишь весьма соблазнительно.

— Да уж! — фыркнула Бренда. — По пути сюда твои рыцари вовсю пялились на меня.

— Что делать. Ведь ты очень привлекательная женщина.

— Но они принимали меня за парня! Какое бесстыдство!

Александр пожал плечами.

— Порокам людским несть числа. Даже самые лучшие из них грешат, если не делом, то мыслию и словом.