Раймонд Фейст - Королева мрака. Книга 1

— А у него были для этого основания?

Эрик пожал плечами.

— Думаю, что нет. Я никогда не мечтал стать дворянином или получить титул. Я кузнец, и лучше всех в Даркмуре лечу лошадей; если вы мне не верите, спросите у Оуэна Грейлока, мечмастера барона. Мне нужны были только гильдейский значок и своя кузница, а больше ничего. Моя мать хотела лишь, чтобы я имел надлежащую фамилию. И это ее желание заставляло Стефана бояться. Но даже если она и мечтала, что в один прекрасный день я стану аристократом, сам я никогда об этом не думал. А фамилия у меня уже есть. — Эрик понизил голос, и его тон стал почти вызывающим. — В конце концов, это единственное, что мой отец мне оставил. Он никогда публично не отрицал моего права на имя фон Даркмур, и я унесу его с собой в могилу.

При этих словах Ру заметно вздрогнул, а Никлас вздохнул.

— Все это очень запутано. Лорд Джеймс, ваше мнение?

Герцог все еще был погружен в бумаги, переданные ему Лендером.

— Ваше высочество, я советую отложить рассмотрение этого дела, а после обеда я подготовлю рекомендации обвинения.

— Согласен, — сказал Никлас. — Суд откладывается. Стражники начали строить заключенных, и Эрика с Ру повели к остальным. К ним подошел Лендер.

— Что случилось? — спросил Эрик.

— Вы все узнаете после обеда, — сказал Лендер, и вид у него был не слишком обнадеживающий. Принц поднялся с трона и вышел из зала. Глядя ему вслед, Лендер добавил: — В любом случае к утру все решится.

Стражники поставили ребят в строй позади Шо Пи.

— А вы как думаете, что будет? — спросил у Лендера Ру.

— Если бы вы не убежали и сразу бы рассказали эту историю, я думаю, что Никлас был бы склонен поверить вам, но вы пустились в бега, и это говорит против вас. Если все кончится плохо — виселица. Если удастся убедить принца — тридцать лет каторги. Самое лучшее, что я могу предположить, — десять лет службы на королевском флоте.

Когда их уводили, Шо Пи неожиданно обернулся и взглянул через плечо на Эрика.

— Или что-то иное. — При этом он загадочно улыбнулся, а Эрик подумал, что для человека, приговоренного к тридцати годам каторги, кешиец ведет себя довольно странно.

Заключенных вывели из зала и отвели обратно в камеру смертников.

Осужденные на смерть впадали то в полнейшее безразличие, то в неистовую ярость. Страх, овладевший Ловчилой Томом, не поддавался описанию; он метался из конца в конец камеры, состряпывая план за планом, как одолеть стражу и выбраться из дворца. Он был уверен, что мошенники ждут любых признаков заварушки, чтобы напасть на дворец и освободить своих собратьев.

Через час Бигго встал и сказал:

— Ну хватит, парень. Тебя все равно повесят.

Ловчила выпучил глаза и с диким воплем набросился на своего друга, схватив его за горло. Бигго с легкостью оторвал от себя его руки, развел их в стороны и неожиданно боднул Тома в лицо головой; Ловчила закатил глаза и потерял сознание. Бигго положил его на солому в углу и сказал:

— На некоторое время это его успокоит.

— Так ты хочешь покоя, Бигго? Ну, завтра утром ты получишь весь свой покой с избытком, и даже еще останется. Может, Том прав, и нам лучше умереть, сражаясь со стражниками, — сказал другой заключенный.

— Сражаясь чем? Деревянными плошками? — расхохотался Бигго.

— А тебе наплевать, что ты умрешь? — со злостью спросил тот.

Бигго потер подбородок.

— Все умирают, приятель, вопрос только когда. Как только ты ступил на эту дорожку, ты обречен на виселицу, нравится тебе это или нет. — Он задумчиво вздохнул. — По-моему, несправедливо убивать стражников за то, что они выполняют свою работу. Мы так или иначе умрем, так зачем же заставлять страдать других? У них есть жены и дети. — Он уселся на каменную скамью и откинулся на стену. — Веревка — это еще ничего. Либо твоя шея ломается, — он щелкнул пальцами, — и все кончено, либо петля тебя душит. Удушье, кстати, не так уж и плохо. Меня однажды едва не задушили в драке. Голова становится легкой и кружится, и все пропадает перед глазами, а потом эта яркая вспышка… Нет, ребята, все кончится очень быстро.

— Бигго, прекрати. Кроме тебя, тут верующих нету, — сказал кто-то в углу.

— Так ведь от этого я богов и зауважал, Эрон. Если бы Трясун Джейки не двинул Билли Проныру стулом по башке, я бы там прямо и отошел. Тогда-то я и решил, что самое время наладить с богами отношения. И двинул прямиком в храм Лимс-Крагмы, и поговорил со жрецом, и принес жертву, и не пропускал праздников, если только не болел так, что встать не мог. — Он выпрямился и скрестил руки. — Завтра, когда я окажусь в зале Богини Смерти, она скажет мне: «Бигго, ты мошенник, вор и убийца, даже если и не хотел быть таким, но, сукин ты сын, ты хотя бы набожен», а я улыбнусь ей и отвечу: «Вы совершенно правы, Ваша Божественность». — Он хихикнул. — Я думаю, мне это зачтется.

Эрику трудно было найти что-то забавное в сложившихся обстоятельствах, а Ру был близок к тому, чтобы разрыдаться от страха, что их тоже приговорят к виселице. Только три человека в камере не были отмечены печатью смерти — Шо Пи, Эрик и Ру. Шо Пи должны были отправить на каторгу после казни — ему предстояло посмотреть на нее в качестве урока. Но его, казалось, ничуть не беспокоила перспектива провести следующие тридцать лет, добывая камень в королевских каменоломнях или углубляя королевские гавани. Поговаривали, что кое-кому из особенно молодых и крепких удавалось пережить весь срок, так что, возможно, в один прекрасный день он выйдет на свободу — сломленный человек на пятом десятке, которому надо как-то устраивать жизнь. Но для большинства людей каторга была только отсрочкой смерти.

Лязгнула дверь в коридоре, и Эрик дернулся, одновременно боясь и надеясь, что это Лендер. Однако это оказались стражники с ужином. Опять хлеб и сыр — но на сей раз овощи были с мясом, и каждому заключенному полагался стакан вина.

Несмотря на печальные мысли, Эрик поел с удовольствием, а Ру просто не заметил еды: он свернулся калачиком и впал в состояние полного эмоционального опустошения. Все ели молча, кроме изаланца: он подошел к Эрику и сел рядом.

— Ты думаешь выйти на свободу?

Эрик перестал есть и уставился в пространство.

— Нет, — сказал он наконец. — Если бы мы остались тогда… Лицом к лицу с обвинителями… Если бы они увидели рану, нанесенную мечом Стефана… Быть может, тогда — да. А теперь, я думаю, нас либо повесят, либо мы проведем остаток жизни на каторге, бок о бок с тобой.

— А мне так не кажется, — сказал изаланец.

— Почему?

— Та женщина. Отчего-то было важно, чтобы она видела наши мысли, когда мы стояли перед принцем.

— Если она читает мысли, как ты утверждаешь, то это было всего лишь для того, чтобы увидеть, говорим ли мы правду.