Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Когда же она открыла свои глаза, льющийся свет из витражных стекол ослеплял, таким ярким и чистым было теплое сияние солнечных лучей. Она несколько раз моргнула, и тяжело вздохнув, плотнее завернулась под шелковые белоснежные простыни, от которых исходил слабый аромат жасмина, который она так любила, и готова была вдыхать его вечность. Девушка прижимала к обнаженной груди руки, в блаженстве прикрывая густые угольные ресницы, думая о том, что прежде никогда так сладко не спала. Перины были настолько мягкими, что ей казалось, что ложе ее сродни кучевым облакам, но проходили минуты, долгие мгновения, и Иветта резко распахнув глаза, поднявшись на постели и подбирая под себя белоснежные простыни. Длинные черные локоны рассыпались по оголенной спине, и Иветта подняла руку, чтобы рассмотреть пальцы, и слабый выдох снизошел с алых уст. Кожа все еще была оттенка темной бронзы, горела под пламенем солнца, и жизнь продолжала течь по жилам красной кровью. Иветта обняла себя за дрожащие плечи, смотря застывшим взглядом на белые покрывала с золотою вышивкой небесных драконов и струящихся вдоль чешуйчатых тел расцветших лотосов. Она обернула вокруг себя одеяло, прижимая ткань к ключицам, и осторожно обвела взглядом комнату, затопленную в белизне и свете. Мираж, что так отличается от привидевшегося во снах зыбкого кошмара, что засасывал в горячий и жидкий металл. Она очутилась на кровати, на которой могли убраться пять взрослых и крепких мужчин, и шелковый красный балдахин свисал с искусных карнизов и золотых столбов, каждый из которых образовывал ангельские крылья, и грифоны сходили с высоких изогнутых ножек. Полированные мраморные белоснежные плиты отливали серебром, пестрые арабески выписывали на потолке узоры из алмазов, на трех золотых столах-консолях с крышками из богатого розового корунда стояли раскрытые малахитовые лари с мазями и сушеными травами. На центральном столе возвышалась огромная ваза глубокого рубинового цвета, и округлую чашу поддерживали сирени с обвивающими основание хвостами, и от прозрачной жидкости, доходящей до самых краев, исходил пар и сладковатый аромат. Рядом лежали сложенные стопкой чистые махровые полотенца и стеклянные острые инструменты в золотых пеналах с изумрудно-зелеными вставками, что использовали для врачевания и отсекания тканей, разрыва костных структур. Иветта кинула опасный и настороженный взор на высокие стеклянные двери, и немного сощурив глаза, чтобы лучше приглядеться, заметила блеск золотых иероглифов, тянущихся вдоль сапфировой рамы, и поспешно опустила босые ноги на нагретый пол — дверь была запечатана сильным заклятием снаружи. Кто бы ни был тот человек, что привел ее в белоснежные спальни, он явно не хотел, чтобы она покидала стены дворцовых комнат. Но только она перенесла вес тела на левую ногу, как рухнула лицом на каменное покрытие, больно ударившись подбородком, и шипя от досады и разочарования, девушка посмотрела на аккуратно перевязанные голени. Через белую тесьму выступила кровь, текущая из разорванных ран от натянувшейся кожи, ужаливших лодыжки, как змеиные резцы сочащиеся ядом. Хныча от боли и сдерживаемых слез, Иветта потянулась к ногам, чтобы затянуть перевязку, но кровавых разводов было так много, что они образовывали широкие и протяженные ручьи, и ее руки мгновенно омрачились в пурпурном оводе. Девушка оперлась на скользкие от крови ладони и попыталась встать, но не могла пошевелить ногами, мышцы словно окаменели. И глубоко вобрав грудью кислород, от приторности которого закружилась голова, она поползла в сторону огромных окон из прозрачного стекла, но замерла и не двинулась с места, когда услышала позади себя, как раздвигаются запертые двери. Воздух вбирал в себя древность произнесенных заклятий, и из призрачных златых полос солнца взмывали к бриллиантовым люстрам кремово-туманные драконы с белыми крыльями, в которых отражались сцены былых войн и праздных церемоний прославленных побед, что огибали выстроенные драгоценные шпалеры, по которым плелись лозы гортензии и лилий. В отраженных гранях нефритовых изогнутых рогов танцевали поднебесные девы, кружась под водопадом лепестков нарцисса и крокуса, образуя величественное ритуальное поклонение луне и звездам. Длинные же серебристо-зеленые когти, цепляющиеся за белоснежную одежду, призвавшего духов господина, были зеркалом прудов и озер, и небесным покровом васильковым, украшенных анфиладой облаков.

Тяжелый вздох и приближающиеся шаги заставили сердце гулко удариться оглушающим звоном в ушах, и Иветта мучительно выдавила из себя:

— Пожалуйста…. Не надо… Она низко опустила голову, приготовившись к истязанию, и увидела перед носом начищенные и лоснящиеся черные сапоги с золотой шнуровкой. Человек стоял, в грозном молчании возвышаясь над ней, словно вкушая свежесть страха, и Иветта могла физически ощутить, как его тень скрывает солнечную иллюзию, отделяющую спасительную свободу стеклянной преградой.

— Что за беспокойное и трудное дитя, — тихо вымолвил мужчина, опускаясь перед ней на колени, и Иветта пораженно распахнула глаза, удивившись красоте звуков, отдающихся эхом, отскакивающимся от стен, в показавшейся теперь невероятно маленькой комнате. Его длинные и изящные пальцы подняли ее лицо за подбородок, и она перестала дышать от красоты мужчины, стоявшего перед ней на коленях. Столь совершенными и идеальными были черты его лица, а в лазоревых глубинах чистых глаз, тонула ее вольная душа, ослабляя последние бастионы сопротивления, отдаваясь во власть неумолимых и бесконтрольных стихий, где есть простор для света и тепла, тьмы и холода. Какое-то время он следил за изменчивым выражением ее лица с каменной бесстрастностью, и чувства в его глазах переменялись, как изменяются облака, гонимые ветрами, как вода, разбивает вечный лед. Солнечный свет опадал осенней листвой на их плечи и длинные волосы, и Иветта могла ощущать на своих приоткрытых губах жжение его горячего дыхания.

Он перевел взгляд на распластанные и костлявые ноги девушки, и в глазах его поселились призраки ночной мглы, что окружают полнолунную звезду, что вселяют ужас, кружа в замерзших дубовых чащах, лики их бледнее березовой коры, мечи же рассекают лунный свет.

— Я не смог излечить все твои ранения, когда ты попала в одну из древних ловушек. Твое тело пронзили зубы золотых кобр, они как копья вонзаются в человеческую плоть, — и руки его двинулись к окровавленной тесьме, мягко проводя подушечками пальцев по мягкой ткани, сцепленной платиновыми брошами. Движение было настолько красивым и изящным, что мысли о боли покинули ее, оставляя лишь мимолетное воспоминание, и разум заполняла картина его запястий, ладоней, покрывающих кожу, внимательный взгляд из-под опущенных ресниц, за которыми она не могла разглядеть сапфировые зеркала.