Алан Фостер - Пожиратели света и тьмы. По Мыслящим Королевствам. Триумф душ

Выходит, он двигался по кругу!

Что ж, следует более тщательно выбирать маршрут и не сбиваться.

Этиоль еще несколько раз оборачивался, пока меченое дерево не скрылось из виду. Теперь он уже не сомневался, что если и идет не строго по прямой, так уж наверняка двигается на север. А потом вновь наткнулся на ту же самую зарубку.

Выходит, заблудился?

Не спеши с выводами, поправил себя Эхомба. Передохни, постарайся припомнить свой путь с того момента, как солнце скрылось за тучами. Так он привык поступать с детства, когда отец отправлял его со стадом и наказывал ни в коем случае не терять головы. Тем более поддаваться страху. Этиоль сам дошел до мысли — и опыт подтвердил ее, — что винить в пропаже овцы или коровы злобного великана, потустороннего духа или какие-нибудь другие таинственные силы по меньшей мере глупо, так как скорее всего несчастное животное заблудилось, свалилось в овраг или, наевшись ядовитой травы, где-нибудь лежит.

Эхомбу никогда не мучили образы незримых досаждающих людям сущностей, не встречался он и с привидениями и прочими неведомыми существами, цели которых непонятны и таинственны. Не испытывая потребности забыться, на время уйти в чуждый, потусторонний мир, никогда он не жевал дурманящую траву, не напивался допьяна. Должны существовать веские причины, чтобы лишиться рассудка и пожелать странного. Отсюда следовало, что прежде всего надо в точности удостовериться, на этом ли дереве он сделал первую зарубку. Если да, то необходимо взять поправку: сместить направление вправо, поскольку он вышел к исходной точке слева.

Этиоль встал, осмотрел глубокую, начавшую затягиваться густым древесным соком прорезь. Вне всякого сомнения, это его отметина. И дерево то же самое.

Для верности он решил вырубить еще одну стрелу, чтобы уж никаких сомнений не оставалось.

Пастух достал меч, взмахнул им, и вдруг сверху отчетливо донеслось:

— Сколько можно! Неужели тебе доставляет удовольствие крушить мою плоть?

Эхомба застыл с поднятым мечом. Вокруг стояла тишина. И дерево было как дерево, самое обыкновенное. А не показалось ли, спросил себя пастух. Мало ли, устал, натерпелся за день…

— Не веришь? Зря, это я с тобой разговариваю. Я, кому ты причинил боль.

— Прости. — Этиоль развел руки и склонил голову. — Я не хотел тебя ранить. Просто до сих пор я не слышал, чтобы деревья были такие чувствительные.

— Вот как? Со сколькими же деревьями ты вступал в беседу, прежде чем заносил топор?

— По правде говоря, могучий обитатель леса, ни с одним. В подобных делах у меня опыта маловато. В тех краях, откуда я родом, твои собратья — редкость. У нас они наперечет, они дают тень и плоды, так что мы их оберегаем. Но здесь, — он повел рукой, — прямо со своего места я вижу деревьев больше, чем растет во всей округе моего дома.

— Должно быть, ты явился из скудной земли, если у вас так мало деревьев.

Голос, долетавший до Этиоля сверху, явно смягчился.

— Как подсказывает мне опыт, — продолжил он, — большинство из людей куда менее чувствительны, чем мои сородичи. Хотя не берусь утверждать, что среди вас совсем нет чутких, способных ощутить чужую боль, в целом, ваше племя — это вздорные, чуть что теряющие разум создания, способные только рушить, жечь и топтать. Они даже сунуться боятся в Зыбучие земли. Стоит им попасть в лес, как они тут же начинают делать отметины, ломать ветки и разводить костры. А затем неминуемо заблудятся — если не хуже.

— Потому я и делаю зарубки, — попытался объяснить пастух. — Чтобы не проходить одним путем дважды. Однако, похоже, я кружу на месте…

— Чепуха! — ответило дерево. — Ты идешь прямо на север. Я едва за тобой поспевал.

Выходит, это одно и то же дерево, только оно не стоит на месте.

— Но ведь деревья не умеют ходить, — заметил Этиоль.

— Для человека, явившегося из страны, где деревьев раз, два и обчелся, ты слишком много на себя берешь, делая такие заявления.

Дерево пошевелило ветвями, и Эхомба решил, что наступила последняя минута его жизни. Зрелище было грозное. Словно буря обрушилась на крону могучего лесного великана. Из земли вдруг показался могучий толстоватый корень, за ним другой, третий. Ствол оперся на них и вдруг шагнул. Степенно перенес тяжесть на выдвинувшийся вперед мощный отросток, затем подтянул задние, выползшие из грунта корни. Сделав несколько шагов, лесной великан остановился, и корни ушли в землю.

— Беру свое заявление назад! — поспешно выкрикнул Этиоль.

Нижние ветви протянулись к человеку, потрепали его по голове.

— Ты еще молод и глуп, я прощаю тебя. Но предупреждаю: больше никаких зарубок. На пути тебе наверняка встретятся растения куда менее добрые, чем я.

Ветви обхватили Этиоля, подтащили поближе. Он оказался как раз возле вырубленной в древесине стрелы. Рана уже полностью затянулась зеленовато-бурым мутным соком.

— Прости, я не ведал, — тихо пробормотал человек.

— Ладно. Только всегда помни, как твои сородичи обращаются с деревьями у себя на родине. С тем же уважением относись к каждому ростку, проклюнувшемуся из земли.

Эхомба кивнул, повернулся и хотел было шагнуть, но тут же отдернул ногу. Его ступня нацелилась прямо на слабый стебелек с парой листочков, сумевший пробиться сквозь слой подгнивающей листвы. Вот было бы весело, если бы он на глазах лесного великана раздавил бы этого младенца. Хотя откуда у дерева глаза?.. Этиоль только усмехнулся. Теперь его не проведешь: если ствол, увенчанный листвой, внезапно обрел дар голоса, то, конечно, глаз ему тоже не занимать. Судя по высказываниям лесного великана, деревья здесь крайне чувствительны и обидчивы. Мало ему хлопот с опасными зверями, так теперь еще и это!..

Между тем жара в джунглях стала нестерпимой, влажность повысилась настолько, что пот просто струился по телу. Только привычка к жаре спасала Этиоля. Любой другой человек, выросший в умеренном климате, давным-давно погиб бы в этом душном, сыром царстве.

Пастух достал сосуд с водой и сделал несколько глотков. На некоторое время полегчало.

К вечеру он набрел на еще одну диковинку — огромный, в три человеческих роста камень, вернее, каменная плита, словно наконечник копья выступавшая из влажной, болотистой почвы. Когда путешествуешь по грязи и перегною, находка, подобная этой, становится радостным событием. Поверхность плиты была ровная, почти не тронутая мхом. Глядя на нее, Этиоль невольно вспомнил о доме, где подобных скальных выходов было сколько угодно. С плодородной землей у них, в Наумкибе, плохо, а вот камней в избытке.

Сняв заплечный мешок, пастух опустил его на ровную поверхность, рядом положил копье и впервые за все дни пути позволил себе расслабиться — не тревожиться о предстоящем, не вспоминать последнюю волю Тарина Бекуита, не думать, чем пополнить запасы съестного.