Икан Гультрэ - Тайны родства

Я и сама, если честно, временами порывалась всплакнуть, но сдерживалась изо всех сил. И немножко сердилась на себя за это, потому что умение отпускать себя рядом с близкими, родными — это тоже вопрос доверия.

…На следующий день эльфы доставили нас в порт. Формальности в этот раз были пройдены почти мгновенно — куда проще покинуть Лиотанию, чем попасть в нее.

К отплытию, как и было обещано, явились Легриниар и Вейстиор. Вейста я видела впервые после исцеления, и на мой взгляд это был совершенно другой человек… то есть эльф — глаза светлые, ясные, полные надежды, словно он заново начинал жить. Собственно, так оно и было на самом деле.

Вейстиор долго держал меня за руки, ничего не говоря, потом поцеловал запястья — одно, потом второе — неловко поклонился и отошел, смахивая слезу со щеки. Его брат отвел меня в сторону и вручил что-то вроде свернутого в рулон полотна:

— Это от Вейста… Сам постеснялся отдать, меня попросил. Ты посмотри уже потом, на корабле, когда отплывете.

Когда отплывали, сердце мое рвалось на части — значительный кусок его оставался здесь, на эльфийской земле. Удивительно, но Айиоро — другой мир! — казался более близким и достижимым, чем эльфийский материк, скрывавшийся в тот момент за горизонтом.

Когда последние намеки на близость берега исчезли из виду, я удалилась в каюту — чтобы поплакать наконец в одиночестве. Потом вспомнила о полотне от Вейста и развернула его. Это была картина, изображавшая типично лиотанийский пейзаж с его цветущим изобилием. Удивительным было то, что в изгибах стволов и ветвей угадывались очертания женской фигуры, и в этой фигуре я узнавала себя…

Я долго перебирала подарки лиотанийский друзей и коллег, плакала снова, а потом велела себе спрятать с глаз долой все, что причиняет страдания, и отпустить Лиотанию, перестать себя мучить. И стала думать о тех, кто ждет меня дома, перечитывая последние записки детей и письма Лэйриша. И с каждым мгновением чувствовала, как все больше блекнут краски эльфийского материка в моей памяти и крепнут путеводные ниточки, которые должны привести меня к порогу родного дома.

В этот раз плавание протекало без происшествий. Никто не покушался на мою честь, никому не требовались мои целительские услуги. Разве что Лерех предсказуемо страдал от морской болезни, но за ним самоотверженно ухаживала Нейла. Для нее была заказана отдельная каюта, но девочка уходила туда лишь на ночь, когда убеждалась в том, что ее возлюбленный спаситель спит и не нуждается в помощи.

Погода стояла такая, что на палубе не погуляешь — дул промозглый ветер, лупил дождь, доски палубы были мокрыми и скользкими. Я пару раз попыталась выйти, а потом оставила эту затею — никакого удовольствия. В итоге я проводила время в тесноте собственной каюты. Пару раз капитан приглашал в кают-компанию, но мне быстро становилось скучно в обществе деранийских аристократов, и я незаметно, чтобы никого не обидеть, уползала обратно к себе.

Один раз ко мне зашла Нейла.

— Можно? — девушка робко постучалась в дверь моей каюты.

— Конечно, — пригласила я, — заходи.

Девушка бочком просочилась внутрь и уселась на краешек кровати. Она молчала, я тоже не спешила начинать разговор — читала книгу с кристалла и время от времени ловила на себе полные надежды взгляды гостьи.

— Ну что? — наконец не выдержала я.

— Ла-а-ари, — голос у Нейлы был певучий, и говорила она, слегка растягивая гласные, — я бою-у-усь.

— Чего ты боишься?

— Лерех — он хороший… Такой хороший, что просто слов нет, — девушка всплеснула руками, — но он увозит меня в чужую страну.

— Ты боишься нового места?

— Я боюсь остаться там одна, — призналась Нейла.

— Но ведь ты не одна, ты с Лерехом.

— Ну да, — беспомощно улыбнулась она, — я и говорю. Он хороший — слишком хороший для меня. Умный, добрый, сильный. Вдруг он потом поймет, что я не подхожу ему, и оставит меня?

Надо же, те же мысли, которые я пыталась донести до друга и коллеги, только теперь в исполнении его возлюбленной. Вот только передо мной в этот раз стояла совсем другая задача — утешить, обнадежить. Я и на корабле не прекращала своих лечебных сеансов с Нейлой, и ее тревоги — вовсе не беспочвенные, на мой взгляд, — могли вывести девушку из равновесия, замедлить ее восстановление.

— Ты сама говоришь, Нейла, что он хороший. И ты считаешь, что такой умный, сильный, добрый способен увезти девушку на край света, в чужую страну — и бросить ее там? Подумай сама. Даже если он вдруг решит, что ты недостаточно хороша для него — а я в это ни за что не поверю! — он не оставит тебя без помощи и поддержки. А в Ниревии у тебя гораздо больше возможностей устроить свою жизнь, чем в Лиотании, — и я вовсе не кривила душой, будучи полностью уверенной в своем друге.

Глаза девушки засветились пониманием.

— Ты все правильно сказала, Лари! — объявила она. — Он добрый и плохо со мной не поступит. А если разлюбит, то все равно не обидит. Но лучше я все-таки буду верить в его любовь! — подытожила она.

Та самая вера, которой так не хватает мне самой, — с горькой улыбкой подумала я. Я и в свою-то любовь до конца поверить не могу, а уж верить в чувства, живущие в сердце другого — и вовсе высший пилотаж, непостижимое искусство.

Как и в прошлый раз, Лерех почувствовал себя прилично на пятый день плавания, а на седьмой наш корабль пристал в деранийском порту.

И тут выяснилось, в Деранию из Лиотании попасть ничуть не проще, чем наоборот. Даже, я бы сказала, еще сложнее, потому что в действиях эльфийских чиновников прослеживалась хоть какая-то логика, тогда как в поступках деранийских — совершенно никакой. Все уперлось, конечно, в Нейлу — она была подданной Лиотании и притом человеком, эльфа бы задерживать не рискнули.

И вот тут-то я увидела, что мягкий, незлобивый Лерех обладает, оказывается, железным характером и пробивной силой настоящего тарана, а ради любимой готов стоять над душой у чиновника до победного конца. Пока он улаживал формальности, мы с Нейлой уселись в небольшом зале ожидания при таможенном управлении, и я полезла в свои вещи, чтобы достать почтовую шкатулку.

— Что это? — заинтересовалась девушка.

— Почтовый артефакт, — пояснила я, — вторая такая же стоит у меня дома, и если я кладу что-нибудь внутрь и закрываю крышку, то этот предмет перемещается в парную шкатулку. И наоборот. Обычно мы так обмениваемся письмами с домашними.

С этими словами я открыла крышку и выудила неаккуратно сложенный листок бумаги. На нем рваным, неровным Наташкиным почерком было написано: "Мар пропал. Возвращайся скорее".

Сердце дрогнуло и пропустило один удар.

— Что? — воскликнула Нейла, заметив, как я побледнела.