Дэвид Эддингс - Обретение чуда

— Неси его, — коротко велела тётя Пол и пошла вперёд, показывая дорогу в комнату Гариона.

Позже, когда голова и грудь были перевязаны, а мысли путались и клонило в сон от мерзкого на вкус зелья, Гарион тихо лежал в постели, слушая, как тётя Пол, наконец добравшаяся до Бэйрека, обрушила на беднягу свой гнев:

— Ты, здоровый недоумок! Видишь, к чему привела твоя глупость?

— Мальчик очень храбр, — ответил Бэйрек непривычно тихим, полным мрачной меланхолии голосом.

— Храбрость меня не интересует, — оборвала было тётя Пол, но тут же остановилась. — Что с тобой? — встрепенулась она и неожиданно, протянув руки, сжала ладонями голову великана, взглянула в его глаза; руки медленно скользнули вниз.

— Ох, это случилось в конце концов… правда? — тихо спросила она.

— Ничего не поделаешь, Полгара, — жалко пробормотал Бэйрек.

— Всё будет хорошо. — Она нежно погладила склонённую голову.

— Мне никогда уже не будет хорошо.

— Иди спать, — вздохнула она, — утром всё кажется не в таком мрачном свете.

Гигант повернулся и молча вышел. Гарион знал, что они говорили об увиденном им в лесу, когда Бэйрек мчался на подмогу, и хотел расспросить обо всём тётю Пол, но горькое питьё погрузило мальчика в глубокий сон без сновидений раньше, чем он успел подобрать нужные слова.

На следующий день у Гариона болело всё, что только могло болеть: он не представлял, как встанет с постели, однако посетители шли потоком, и это заставляло мальчика забывать о синяках и ушибах. Особенно лестными оказались визиты олорнских королей, разодетых в великолепные мантии; все в один голос превозносили его мужество.

Потом появились королевы и принялись охать над мальчиком, нежно утешать и гладить по голове. Всё вместе — похвалы, ласковые слова и сознание, что он впервые в жизни находится в центре внимания, — наполняло сердце Гариона восторгом. Последним гостем в этот день оказался господин Волк, пришедший, когда по снежным улицам Вэл Олорна уже крались вечерние сумерки. На старике были его обычная туника и длинный плащ с поднятым капюшоном, словно он только что пришёл с мороза.

— Видели моего кабана, господин Волк? — гордо спросил Гарион.

— Превосходное животное, — ответил тот без особого энтузиазма, — но неужели никто не предупредил тебя, что нужно отбежать в сторону после того, как проткнёшь зверя копьём?

— Я не успел подумать об этом, — признался Гарион, — но… не показался бы подобный поступок трусостью?

— Неужели ты был настолько озабочен тем, что может подумать о тебе свинья?!

— Ну… — запнулся Гарион, — нет, конечно.

— Ты выказываешь поразительное отсутствие здравого смысла для столь молодого человека, — заметил Волк. — Обычно годы и годы требуются, чтобы достичь той безрассудной отваги, которую ты проявил всего за одну ночь.

И, повернувшись к сидевшей тут же тёте Пол, спросил:

— Полгара, ты уверена, что в жилах Гариона не течёт ни капли арендийской крови? Ведёт он себя последнее время как истинный аренд. То переправляется через Великий Мейлстром с храбростью малыша, оседлавшего лошадку-качалку, то пытается сломать клыки дикого кабана о собственные рёбра. Уверена, что не уронила его в детстве? Не ушибла ли головку младенца?

Тётя Пол улыбнулась, но ничего не ответила.

— Надеюсь, ты скоро поправишься, малыш, — заключил Волк, — но всё же подумай над тем, что я сказал.

Гарион надулся, смертельно обиженный словами господина Волка Несмотря на все усилия сдержать слёзы, предательские капли заблестели на глазах.

— Спасибо, что зашёл, отец, — сказала тётя Пол.

— Всегда рад увидеть тебя, дочь моя, — ответил тот и тихо вышел.

— Почему он так говорил со мной? — надулся Гарион, шмыгая носом. — Пришёл и всё испортил!

— Что именно, дорогой? — спросила тётя Пол, приглаживая складки на своём сером платье.

— Вообще всё, — пожаловался Гарион. — Все короли сказали, что я очень храбрый.

— Короли вечно говорят подобные вещи. На твоём месте я бы не придавала их словам особого значения.

— Но ведь я храбро поступил, правда?

— Уверена, что так оно и было, дорогой, — утешила тётя Пол, — и что на свинью ты произвёл огромное впечатление.

— Ты не лучше господина Волка, — всхлипнул Гарион.

— Да, дорогой, ты, наверное, прав, но это вполне естественно. А теперь, что ты хотел бы на ужин?

— Я не голоден, — вызывающе буркнул Гарион.

— Неужели? Значит, тебе нужно какое-нибудь питьё для возбуждения аппетита.

Сейчас сделаю.

— Нет-нет, я передумал, — поспешно заверил Гарион.

— Я так и думала, — кивнула тётя Пол и внезапно без объяснений обняла его и крепко прижала к себе.

— Что мне с тобой делать? — вздохнула она наконец, — Со мной всё в порядке, тётя Пол, — заверил мальчик.

— Да, на этот раз, — ответила она, сжав ладонями его щёки. — Храбрость — великое качество, мой Гарион, но прошу, попытайся хоть немного подумать, прежде чем бросаться на врага очертя голову. Обещай мне.

— Хорошо, тётя Пол, — кивнул он, немного смущённый. Как ни странно, но тётя, казалось, вправду о нём беспокоилась, и в мозгу Гариона забрезжила мысль, что, хотя между ними нет кровного родства, какая-то связь несомненно существует, а это уже немало. И Гариону впервые стало за последнее время легче на душе.

На следующее утро он смог встать. Мышцы ещё немного болели, к рёбрам нельзя было прикоснуться, но молодость взяла своё. Часов около десяти Гарион сидел вместе с Дерником в большом зале дворца Энхега. К друзьям подошёл седобородый граф Селин.

— Король Фулрах спрашивает, приятель Дерник, не будешь ли ты так добр пройти в зал и присоединиться к членам совета? — вежливо спросил он.

— Я, ваша честь? — недоверчиво охнул кузнец.

— Его величество восхищён проявленным тобой здравым смыслом и считает, что ты являешься олицетворением практичности, присущей истинным сендарам. То, что мы обсуждаем сейчас, касается всех людей, а не только королей Запада, и присутствие прямодушного честного человека, обладающего несомненной проницательностью и немалой сообразительностью, может быть очень полезным для решения столь трудной задачи.

— Немедленно иду, ваша честь, — ответил Дерник, быстро вскакивая, — но вы должны быть снисходительны, если я не проявлю особого красноречия. Гарион выжидающе насторожился.

— Все мы слышали о твоих приключениях, мой мальчик, — любезно обратился к нему граф. — Ах, если б вновь стать молодым! — вздохнул он. — Идёшь, Дерник?

— Немедленно, ваша честь!

Оба вышли из тронного зала и направились в комнату, где заседал совет.

Гарион остался один, раненный в самое сердце таким пренебрежением. Он находился в том возрасте, когда человек очень ревностно лелеет чувство собственного достоинства, и всё в душе сжималось, стоило только вспомнить, как высокомерно с ним обошлись, не пригласив пойти вместе с Дерником.