Дмитрий Билик - Оловянная корона (СИ)

— Неа, — с тупой улыбкой признался Женя. — Может, и запомнил, конечно, но потом забыл.

— А дальше что? — искоса поглядывал на Ольгу Руслан, та не сводила с него глаз.

— Сказал, человека ищет и, вроде, он у нас должен быть. Вот кренделя этого я запомнил — Айвин. Как тот… ну этот…

— Я понял, — почесал подбородок Руслан. — То есть, он искал Айвина.

— Ясно дело, искал, — кивнул Женя, но слишком усердно, поэтому схватился за голову. Пришлось ждать, пока станет полегче. — Вот, я этого дурачка в руки и сюда, значит. А меня сразу и того… ну этого…

— Больше ничего не помнишь?

— Неа, шеф. Очнулся уже тут, у Олечки нашей, — Женя потянулся к талии медсестры, но тут же отдернулся, получив по рукам.

— Ясно. Ладно, выздоравливай.

Ольге Руслан просто кивнул и вышел наружу. От свежего воздуха на долю секунды закружилась голова.

— Короче, Руса, я поднял всех наших, прочесали лесок, дорогу, но нет никого.

— Да и поздно уже, упустили. Ушли они.

— Ушли-то ушли, — заговорщицки улыбнулся Марат. — Да оставили кое-что.

Он вытащил из-за спины кузнечный молот и тот перекочевал в руки Руслана. Мёнемейстер внимательно осмотрел его, покарябал пальцем и внезапно забеспокоился.

— Марат, подсвети-ка.

Зам послушно приблизил факел к молоту и удивленно поднял глаза на него.

— Значит, наш?

— Наш, да не наш, — ответил Руслан. — Ну, хотя бы знаем, что это за Айвин такой и откуда он взялся. Теперь надо выяснить, где он и зачем приходил.

Он сжал молот в руке и отправился к себе, на ходу обернувшись и сказав.

— Собери мне пятерых к утру. Схожу к Мише, мне кажется это его рук дело.

— Думаешь, тебе хватит пятерых?

— Я не собираюсь являться к нему в гости. Но сходить надо.

— Хорошо, Руса, сделаем.

Руслан дошел до своего небольшого домика и задержался на пороге. Конечно, он сейчас не уснет, куда уж там. И даже не в кошмарах дело. В голове крутилось множество мыслей и предположений, которые налетали друг на друга, мешали, сбивали. Он еще раз внимательно посмотрел молот, вернее на выцарапанные на нем русские буквы «Иван», и еще сильнее сжал рукоять. Он этого Айвина-Ивана достанет, чего бы ему это ни стоило.

Красно солнышко взошло, петухи, очухавшись, сквозь сон закричали, а Молчан уже на ногах. До студенеца сходил умылся, лопоть чистую надел, бороду, вновь отпущенную, расчесал. Ныне оно как — всегда в должном образе выглядеть надобно, ныне Молчан уже не гридь обыкновенный, а княженецкий десный мастер заветных дел. Как же ижно на кантийском языку? А… правый тайный мастер. Вот оно. У него и самого этих самых гридней теперь больше дюжины, ладных, с тижелыми булатами. Сам для княжича отбирал.

Сплюнул Молчан, все попривыкнуть не мог. Не княжич Эдуар боле — самый что ни на есть настоящий царь. И смерды его признали, и бояре, и стар и млад. Так и зовут — король Эдвар Первый. Кланяются, в глаза смотрют, улыбаются. Ууу, сколии окаянные, где же вы были, кады Эдуар в помощи нуждалси?

А Эдуар ничего, смеется. Толкует, дескать, оно токмо так и просходит, никак иначе. «Дипламатия», говорит. Вроде все уже «дела давно минувших дней». Так оно, может, и есть, да вот Молчан за столько годов-то терпимость православную и растерял. Пусть Эдуар с Господом Богом простят и забудут, а уж он в памяти все придержит да спуску никому не даст.

Облачился в байдану Молчан — нагрудник теперь пылился в оружейной у Эдуара — поправил кольчугу, меч взял да из дому совсем уж выходить собрался. Жил теперь десный мастер вроде и подле господина, да обособленно. Причиной тому стала Алессандра, которая, впрочем, окликалась и на Саньку или Сашку. Молчан и думать перестал, чтобы бабою обжиться, да еще такой ладной, утробистой, румяной со всех сторон; а жизнь, она эвон как вывернула.

Сашка, она нездешней оказалась, с каких-то тама каганатов, бусурманка одним словом. Только уж больно покладистая: надобно тебе, чтобы Господу истинному поклонялась — нате вам на блюдице, нельзя в мужнины дела влезать — да не больно и хочица. Удивлялся Молчан — со всем Сашка всегда согласная, в любом деле ему уступит, стерпит, а все равно по-ейному выходит. Так и дом через нее у Эдуара выпросил, грамоту беспошлинную на торговлю — вот уж к чему еще у Саньки способность нашлась, да еще по мелочи всякого множеста.

Как Сашка с него веревки вить начала, Молчан так разумом и не дошел. Да пошто ему об том думать, жалко что ли? Все эти мелочи житейские, к чему у десного мастера особого ынтересу не было. Нравится бабе жить вольготно, так разве стоит ей запрещать? Вот коли лишнего вздумает учудить, тут уж сразу кулаком в зубы, шутить не будет. Да только Сашка с головой была, знала, чего можно просить, а об чем даже слово молвить не нужно, немедля муж осерчает.

Сразу докумекала, что Эдуар Молчану не просто господин, али как в здешних землях речевали — сениор, а вроде сына названого или племянника родного. Что любит его русич искренне и без корысти, любит, как только умеет. У мужика на бабу любовь, она другая: игривая, в мягко тело уложенная, сладостная, а с детьми по-другому. Тут сколько отдашь ребетенку, столько счастия и заберешь. Это вроде балакать все горазды, что любовь, она вроде как вещь несурьезная. Так поди сюда, мил человек, да послушай внимательно. Любить, оно тоже уметь надо. Коли научишься, так все у тебя в жизни будет, ну а нет, так и ходи болвашкой деревянной, скитайся по землям да смотри на чужие радости.

— Сашка! — Молчан сурово крикнул у самого порога.

Баба егойняя встрепенулась, тенью метнулась к нему, сдобная, вкусная, мукой перемазанная. Вот погляди: тож бусурманка по рождению, а раньше него встает. Опять же, православие приняла. Кое-как в этих землях праведного человека Молчан нашел, дабы окрестил. Поцеловал в лоб, вроде заведено у них так, а та, сосвоевольничала, на носки встала да в губы чмокнула. Десный мастер брови нахмурил, токмо на душе потеплело. На силу сдержался, дабы не улыбнуться. Вышел из дому. Кто ж мог подумать, что он кощеем с родных землей забранный, претерпевший и боль, и униженья всякие, на старости лет счастию обретет. Да и вот еще, не старый он вовсе. У него еще дел невпроворот, надо Эдуара женить, кто знает, может, и своих пострелят народить.

— Доброе утро, монсеньор, — вылетели на встречу два гридя.

Молчан чуть головой кивнул — с этими, значитца, так надобно себя вести. Вроде снисходительно, его об том сам Эдуар учил. Сами же говорят — он «монсиниор», господин, то бишь. А они вроде как смерды. Эти власть чувствуют, боятся ее и уважают. Попервой Молчану неловко было, а потом пообвык.

Таким образом — он впереди, гриди поодаль — рынок прошли. Все Молчана узнают, бошками трясут, лебезят. Все понятно, правый тайный мастер — фигура особливая, загадочная. Простой люд живет своей жизнию, не ведает, какие опасности королевству угрожают, али палитичиску ситуацию в стране в целом не представляют. А Молчан об всем знает. Все ему докладывают. Это сначала русич подумал, будто он теперь тот же гридь, только главный над всеми остальными. Накося выкуси. Оказалось, теперь надобно и заговоры предотвращать, шпионами управлять, сведения собирать. Наука особо не хитрая, только с виду казалась тяжелою.