Гленда Ларк - Та, которая видит. Запах зла

— Вы здесь — чужаки. Следуйте примеру чистых сердцем, и вам будут рады на побережье. Не соблазняйтесь греховными приманками, которые вы сегодня видели в этом прибежище скверны. — Запах искренности окутывал его, клубясь вокруг. Жрец и в самом деле верил в то, что говорил! Позади него поверженный громила, шатаясь, поднялся на ноги и стал озираться в поисках своих сообщников.

— Ох, думаю, и шанса такого нет, — миролюбиво ответил я, — не грехам же станем мы подражать.

Жрец не обладал достаточным воображением, чтобы почувствовать сарказм. Он склонил голову, подошел к столу, на котором валялись деньги картежников, и, достав кошель, сгреб в него монеты, которые лежали посередине стола. Их было не очень много: деньги в основном лежали перед каждым из игроков, но жрец не обратил внимания на эти горки монет и вышел из зала. Он также не прикоснулся к мечу полукровки, который так и остался висеть на спинке стула.

Я сделал шаг к поднявшемуся с пола бандиту, собираясь предложить ему свою помощь, но тот поспешно выскочил в дверь. Цирказеанка молча села за стол картежников. Я повернулся к трактирщику.

— Что это была за ерунда насчет больших пальцев?

— Ох, жрец проверял, есть ли у вас знак почитателей Фелли: им татуируют на больших пальцах синие кружки — при рождении или в момент обращения.

— А если человек переменит веру? — спросил я.

Трактирщик посмотрел на меня так, словно не мог поверить в подобную наивность.

— Раз став феллианином, им остаешься на всю жизнь. Это не та вера, от которой можно отказаться… по крайней мере оставшись в живых.

— В такое… в такое невозможно поверить! Неужели родители могут приговорить своих детей к пожизненному обязательству?

Трактирщик пожал плечами, показывая, что разделяет мою неспособность понять такое.

— А клеймо на плече женщины? — продолжал я расспросы.

— Оно свидетельствует о ее бесплодии. Мужчин-полукровок кастрируют, а женщин — стерилизуют и выжигают клеймо в знак того, что операция произведена.

— Кастрируют? Стерилизуют? Да кто же это делает? — Мне приходилось слышать о таком, но я почему-то считал, что к подобным зверствам больше не прибегают.

Трактирщик поежился, словно вопрос его смутил.

— Власти. Здесь, на Мекате, — жрецы Фелли и стражники повелителя. Таков закон во всех островных государствах, хотя я слышал, что менодианские патриархи проповедуют против него.

— Это же варварство!

— Ты, житель Небесной равнины, лучше бы отправлялся восвояси, — с сочувствием посоветовал мне трактирщик. — Мир слишком ужасен для таких, как ты.

Я поморщился. Может быть, он и был прав. Я оглянулся на стол картежников и уже собирался сказать об остававшихся там монетах, когда заметил, что они исчезли. Цирказеанка приближалась к нам, держа в руке меч другой женщины.

— Ты не должна этого делать! — выпалил я, не подумав.

Она с невинным удивлением посмотрела на меня.

— Чего?

— Брать все эти деньги.

— Какие деньги?

— Те, что остались на столе.

— Их забрал жрец.

— Он взял только часть!

Я посмотрел на трактирщика, ожидая, что он меня поддержит, но тот только озадаченно вытаращил глаза.

— Да, их забрал жрец, — сказал он. — Все забрал, я видел.

Цирказеанка кивнула.

— Куда они отвели игроков? — спросила она.

— В Феллианское бюро по делам религии и закона, — ответил трактирщик. — Там есть камеры. Завтра они предстанут перед феллианским магистратом. Обе стороны выставят адвокатов, которые будут цитировать Священную Книгу, которая, ясное дело, вдохновлена Фелли, и тот, кто будет лучше цитировать, выиграет дело.

Я разинул рот.

— Это же абсурдно! — Я не так уж разбирался во всем, что касалось судов, адвокатов и магистратов — у нас на Крыше Мекате ничего подобного не водится, — но все равно сказанное трактирщиком показалось мне просто смешным.

— Не для почитателей Фелли, — возразил трактирщик. — Они верят, что Фелли всемогущ и не может ошибаться, так что если магистрат и адвокаты молят о наставлении — а они это делают, — результатом будет то, чего желает Фелли. Примитивная логика. — Трактирщик фыркнул. — Это одна из причин того, что я — менодианин, а не почитатель Фелли.

Я почувствовал к нему симпатию, но вступать в религиозный спор мне не хотелось. У себя на Небесной равнине мы не верим ни в каких богов вообще, что представляется мне гораздо более разумным. Я снова взглянул на цирказеанку.

— Так ты утверждаешь, что не брала деньги? А как насчет меча, который ты держишь?

Мой вопрос ее, казалось, удивил. После некоторой заминки она ответила:

— Я его не краду.

Я растерянно заморгал. В конце концов, меч был у нее в руке, но в ее голосе прозвучала несомненная честность, так что я не знал, чему верить — глазам или ушам.

Цирказеанка кивнула нам с трактирщиком и двинулась к лестнице.

Я посмотрел на трактирщика, но его воинственность исчезла. Более того: он пятился от меня, словно усомнившись в том, что я и в самом деле безобиден. Я пожелал ему доброй ночи и тоже отправился наверх; я был все еще растерян, но хорошо понимал, что поднимать шум было бы глупо. В конце концов, все это меня не касалось.

Я поднялся на несколько ступенек, когда почувствовал, что за мной наблюдают. Я обернулся, но единственной, с кем я встретился взглядом, оказалась птица. Та самая птица, что сидела на балке потолка, только теперь она перелетела на перила лестницы. Она смотрела мне вслед до тех пор, пока я не дошел до своей двери. У меня возникло странное чувство, как будто я соприкоснулся с чем-то, чего не в состоянии понять: птица никак не должна была испытывать чувств, которые я учуял в этом существе.

Рано утром на следующий день я явился в Феллианское бюро по делам религии и закона, источая сильный — по крайней мере для моего носа — запах тревоги. К моему изумлению, перед зданием уже собралась толпа. Большинство составляли богатые торговцы в сопровождении жен и слуг. Некоторые женщины плакали, а мужчины были столь же мрачными, как их одежды. Они переговаривались, ожидая открытия бюро, перебирая четки и шаркая ногами в своей неудобной обуви.

— Что происходит? — спросил я старика, который торговал жареной морской живностью. От жаровни исходил такой сильный запах, что кончик носа у меня задергался.

Старик безразлично пожал плечами, переворачивая лопаточкой раковины на решетке жаровни.

— Сыновей торговцев вчера арестовали за игру в карты. Родители явились, чтобы их освободить.

Я смотрел на толпящихся вокруг людей. Одна женщина обнимала другую и причитала:

— Ах, Лийта! Разве я не говорила ему всегда, чтобы он был хорошим мальчиком! Я запретила ему выходить из дому вечером, а он не послушался!